Виталий Гинзбург, Игорь Тамм

Академик Гинзбург уже в зрелом возрасте написал о них воспоминания. Это пронзительные строки, в которых ощущается и восторженность, и боль, и преклонение, и трагедийность. Но больше всего в воспоминаниях иных чувств: восхищения и любви. Виталий Лазаревич не скрывает, что хотел бы стоять в одном ряду с ними в истории науки. Мы сегодня вправе об этом говорить, но сам Гинзбург позволить это себе не может, так как Учитель всегда должен быть на пьедестале, а мы имеем право смотреть на него лишь снизу вверх.

ФИАН. Главный вход.

Мне же кажется, что многие черты характеров Тамма и Ландау перешли к их самому преданному ученику. Впрочем, судите сами…

Из воспоминаний Гинзбурга об И. Е. Тамме хочу выделить два фрагмента, которые, на мой взгляд, весьма образно передают ту атмосферу, в которой жили и работали ученые, а также их отношение к званиям и наградам и прочей мишуре:

«Уже будучи профессором МГУ, Игорь Евгеньевич с семьей жил поблизости от старого здания университета, в бывших конюшнях, причем «удобства» находились во дворе. Видимо, с гостиницами тогда было особенно плохо (или по другой причине), поэтому приезжавший в Москву друг Тамма великий физик П. А. М. Дирак останавливался у него. Естественно, Игоря Евгеньевича смущало состояние санузла, и когда Дирак приехал во второй раз, он специально выразил сожаление в связи с тем, что ситуация не изменилась. «Вы ошибаетесь, – ответил Дирак, – в прошлый раз там не было лампочки, а сейчас она появилась…»

Несомненно, Игорь Евгеньевич обладал честолюбием, но это было здоровое честолюбие, без которого вряд ли вообще можно достичь больших успехов в науке. Имею в виду стремление сделать хорошую работу, стремление завоевать признание этой работы. Что же касается мелкого честолюбия (по сути дела, тщеславия), то Игорь Евгеньевич в этом отношении был очень скромен. Даже награждение Нобелевской премией, не говоря уже о получении орденов, отнюдь не вызывало у него бурных чувств. Об избрании в иностранные академии – а это вполне реальная честь – Игорь Евгеньевич, насколько помню, даже не упоминал, и я только сейчас из библиографического сборника узнал, в какие академии он был избран».

Все, что пишет о своем Учителе В. Л. Гинзбург, в полной мере относится и к нему. По крайней мере точно такое же отношение у него к всевозможным наградам и почестям, а чувство юмора помогает преодолевать гораздо более серьезные «трудности», чем те, что случились у Тамма и Дирака.

Лев Давидович Ландау для Гинзбурга стал не только Учителем…

В судьбе отечественной науки и всех, кто был причастен в то время к физике, роль Ландау особая. По достоинству его оценивают лишь профессионалы, а для людей, далеких от науки, он лишь фамилия в череде других. Так не должно быть, так как Ландау гений! А гениальных ученых, так же как поэтов, писателей, музыкантов и художников, нельзя ставить «в очередь». Каждому из них отведено особое положение в истории, в жизни цивилизации. И именно об этом говорит Гинзбург в воспоминаниях:

«Талант Ландау был так ярок, владение аппаратом теоретической физики столь отточено, что он мог бы, кажется, сделать больше, решить еще более трудные проблемы. Как-то к слову пришлось, и я высказал такое предположение в разговоре с Ландау. Но он сразу же и очень четко ответил: «Нет, это неверно, я сделал что мог». Нужно думать, что Ландау был прав, он ведь много, в общем, работал, пытался решать и очень трудные задачи…

Высокая критичность Ландау, зачисление им в разряд патологии многих идей, или, точнее, намеков на идеи, идут от трезвости и ясности, глубокого знания физики. К тому же Ландау не заботился о форме своих замечаний, был как-то очень искренен и непосредственен. Это часто создавало впечатление о категоричности мнений Ландау, о его нежелании воспринимать новые идеи. Я говорю именно о «впечатлении», поскольку по сути дела Ландау очень часто соглашался, пусть не сразу и со спорными гипотезами, и вообще с новыми веяниями…

На кабинете Ландау в УФТИ висела табличка «Ландау. Осторожно, кусается!». Разумеется, это было проявлением чувства юмора, но, как говорят, во всякой шутке есть доля правды. Ландау бывал, особенно в молодости, горяч и резок. Он не думал о форме своих замечаний…

Ландау ушел от нас уже много лет назад, но мало к кому я столь часто возвращаюсь и возвращаюсь в мыслях. То же пришлось слышать от ряда коллег. Не могу объяснить это только дружескими чувствами к Ландау, его поистине трагическим и горьким концом. Думаю, что здесь очень важно другое – Ландау был уникальным физиком и учителем физиков. Поэтому отношение к нему неразрывно связано с отношением к самой физике, такой дорогой и близкой многим из нас».

Несколько слов о космических лучах

День рождения у Виталия Лазаревича выпадает на 4 октября.

4 октября – день запуска первого искусственного спутника Земли.