Витамины для черта

— А в чем, в чем тогда дело? – раздраженно упрямилась Жанна. Лицо ее оставалось красным и злым, казалось, она задыхалась крайним негодованием.

— А в том, что нельзя, наверное, кормиться витаминами чужой жизни… — тихо произнесла Ася и усмехнулась внутрь себя - уж теперь–то ее точно сочтут за ненормальную. Вон как враз все замолчали и смотрят на нее озадаченно. Наверное, хватит с нее на сегодня. Да и вообще, какое ей, в сущности, до всего этого дело? Да и вправе ли она решать, кому что можно, а чего нельзя? Будто сама той витаминкой вчера еще не была…

 Тяжелая пауза затянулась, однако, надолго. От Асиных слов неловко стало всем, даже дети примолкли над своими тарелками и разглядывали во все глаза непонятных взрослых, которые так хорошо веселились и дружили, и вдруг стало им плохо, и сердито, и грустно. Дашенька даже пискнула тихонько и испуганно спрятала личико, ткнувшись в мамин теплый бочок, подальше от тети Жанны, от которой вдруг пошли во все стороны холодные злые иголки. И зачем эта непонятная тетя к ним приехала? Сидела бы себе дома…

— Ася, а ты на электричку не опоздаешь? – изо всех сил стараясь взять голосом самую снисходительно–насмешливую ноту, спросила Жанна. – По–моему, тебе уже пора…

— Да, пожалуй, – быстро встала из–за стола Ася. – И в самом деле, могу опоздать. Всего вам доброго, спасибо за шашлык…

— Я провожу вас! – тут же подскочила вслед за ней Лена, не обращая внимания на яростно–недовольный взгляд молодого мужа.

— Нет–нет, Леночка, спасибо! Никаких провожаний! Я и сама добегу.

— Ну, хоть до ворот…

— Ну, до ворот ладно…

 А когда Ася, уже выходя за калитку и взглянув на часы, начала срочно прощаться, Лена схватила ее вдруг за руку и, умоляюще заглянув в глаза, торопливо проговорила:

— Ася! Подождите! А можно, я вам на днях позвоню? Мне очень, очень нужно…Я…Я просто ничего уже не понимаю, все запуталось так…Я просто посоветоваться хочу…

— А ты думаешь, я смогу тебе чем–то помочь?

— Да! Сможете, конечно! Вы же такая смелая женщина…

Я? Смелая? Да ты что… — расхохоталась от души Ася. И, вздохнув, тут же и пояснила грустно: — Нет, Леночка, вовсе никакая я не смелая. Я, скорее, несчастная и глупая женщина. Только и смогла вот, что после драки кулаками немного помахать…

— И все–таки, Ася, можно? Мне очень надо хоть с кем–то поговорить!

— Ну что ж, звони. Звони, конечно.

— Спасибо…

— Тогда пока.

— Пока…

 На станцию Ася бежала почти бегом и еле успела на последнюю электричку. Народу в этот час оказалось не так уж и много – ей даже удалось место занять у окошка. Только любоваться из него осенними красотами больше не получалось - сумасшедший росток, совсем уже крепко и надежно в ней обосновавшийся, не давал ей никакого покоя. Казалось, будто превратился он в целое большое дерево - все в ней разворошил–расшевелил своими корнями да ветками, и полезли вдруг наверх из небытия, из самых темных уголков души забытые и непривычные чувства и ощущения. И довольно–таки неприятные. Стыд, например. И еще – гневливая досада на саму себя. Как же так получилось, как вообще могло произойти с ней такое? Ася с ужасом подумала вдруг, что за последние три года ни разу не приняла ни одного самостоятельного решения ни в отношении себя, ни в отношении детей. Все решения за нее принимала Жанночка. А с нее, с Аси, требовался только полный телефонно–ежевечерний отчет о прожитом дне. Каждый вечер — отчет. Со всеми подробностями. О соответствии действий принятым накануне Жанночкой для Аси стратегическим планам. А за любой самовольный шаг вправо–влево – расстрел…

 Ася даже попыталась изо всех сил перевести эти нехорошие, неуютные мысли и чувства на другое, более для себя что–нибудь удобоваримое, только не получалось никак. Они лезли и лезли из нее толпой, будто невидимый кто открыл некую потайную дверцу и выпустил их на свободу, и разрешения не спросил. А выходя на свободу, они, эти чувства, еще и кулаком по ней будто стукнуть норовили. И пребольно. Вот ударил стыд. Вот досада. Вот обида. Вот гнев… Ее будто ломало всю от беспощадных ударов! Или распирало. Или трясло. В общем, ощущения - очень даже не из приятных… Да еще и электричка вдруг остановилась, встала в чистом поле и замерла надолго. Случилось, видимо, что–то. Авария какая–нибудь. А время–то уже к полуночи идет… И как теперь ей до дому добираться, ночью–то? Раньше хоть можно было Пашке позвонить, он бы встретил ее на вокзале обязательно. А теперь звони, не звони – один результат. Абонент выключил телефон. Находится теперь абонент, понимаете ли, вне зоны доступа. Не желает этот абонент совсем с ней разговаривать – криков да обвинений не хочет слышать. Решил быть для них недоступным. Сопротивляется так. А ведь и правильно делает этот абонент, наверное…

 Стыд и досада вновь ударили кулаками–молоточками по голове, отозвались звенящей болью в сердце. Будь он неладен, поселившийся в ней утренний хилый, но такой упорный росток! Вымахал уже с целое дерево, и, главное, быстро так! Может, не надо было разбивать так отчаянно Жанночкины японские полфлакона духов? А что — с них же все это безобразие и началось…