Витамины любви, или Любовь не для слабонервных

Я сама никогда не догадалась бы о такой трогательной причине. Неужели кто-то действительно может так думать, причем не один обманутый идиот, а большинство людей! Я представила себе этих дураков, просыпающихся в разных концах кровати, обменивающихся ехидными подарками, уныло жующих брюссельскую капусту под мерцание елочных огней. Их дети стараются не замечать, что папа и мама не разговаривают. Неужели ритуал обжорства и позитивный имидж настолько важны для них? Вместо того чтобы покарать другого по справедливости — сводить его в «Гостиницу выходного дня» на праздничный обед, состоящий из сэндвича с индейкой, они предпочитают терпеть ложь, выносить весь ужасный день суперлжи, притворяясь, будто празднуют любовь и общность душ с человеком, которого ненавидят, заставляя себя фальшиво улыбаться, рыдая в душе?

Теперь я понимала, что в семейных отношениях недопустимы крайности. Человеку легче самому справиться со своим несчастьем, чем подвергать ему всю семью. Никто не хочет раскачивать лодку, особенно в Рождество.

Семейную лодку Оливера я раскачала за него.

И теперь я молчала.

Вряд ли я понимаю больше того, что лежит на поверхности. Я и в себе не могу толком разобраться. Но я не хотела, чтобы Джуд рос так, как его отец: с жалкой матерью, с ощущением, что отцу не до него.

— Ты, небось, считаешь, что я бесполезен для своей семьи, — наконец поднял голову Олли.

— Да нет, просто ты иногда немного всех раздражаешь.

— Ну, и на том спасибо, — засмеялся он. — А то ты меня испугала. — Он рукавом утер нос. — Я знал, что у нас с Габи что-то не так. И чувствовал, что это по моей вине.

— Ну, милый мой, ты тут совсем не при чем, если говорить о депрессии. Ладно, не буду, можешь называть это другим словом. Но если ты все понимаешь, но делаешь вид, что этого нет, вот здесь и начинается проблема.

— Послушай, сестренка, ты ведь представления не имеешь, что такое… страх.

— Страх! — пискнула я. — Я знаю все про него! Можешь мне о нем не говорить! Я…

— Отлично. Скажи-ка, чего боишься лично ты?

— Ну-у-у… Я уснуть не могу, если дверца шкафа открыта.

— Так я и думал. Всякая чушь. Ты не можешь назвать ни одной причины своих страхов. Давай я тебе расскажу, чего боюсь я. — Он встряхнул головой, как будто слова застряли у него в горле, и наконец высказался. — Я боюсь родительского дома. И еще больше боюсь, что моей семье передастся этот мой страх, который я там испытываю… Как будто из их дома не убежать. Один раз было такое: она почувствовала себя нехорошо…

— Габи?

— Нет, мама. Я был на лестнице, слышу, она в спальне, плачет: «Роджер, помоги, мне так плохо». Мне было лет шесть, по-моему. Я так испугался. Никогда от нее таких слов не слышал. Никогда она не жаловалась. А он ей в ответ: «Нет, тебе хорошо». И она перестала плакать. Я как услышал, что он выходит от нее, тут же убежал к себе в комнату и спрятался в шкафу.

— Ты его так боялся?

— Да.

— Но он ведь никогда не… не бил ее… или тебя?

— Нет. Но ты ведь его знаешь. Он постоянно был злой. Он этого открыто не проявлял, но всегда был на грани, это чувствовалось. Он кипел внутри, и я всегда боялся, что он меня ударит, если я скажу что-то не так. Страшнее всего ведь не сам удар, а страх… постоянное ожидание удара. Но весь его гнев был обращен на нее. Она собирала коллекцию маленьких фарфоровых фигурок, он как-то вошел к ней в комнату и одним махом смел все их на пол, не помню, что она сделала в тот раз. Я заорал: «Перестань обижать маму!», и для него это было шоком. Он думал, что ребенок ничего не понимает. И с тех пор он стал изливать свой гнев на меня тоже. Особенно после той истории. А мне мистер Коутс нравился. Я хорошо успевал на его уроках. Он и с мамой познакомился из-за меня. Я не понимал, что между ними происходило, но что-то почувствовал, и этого было достаточно — я сказал о нем Роджеру. Если у нас и были какие-то развлечения в семье, то только потому, что так положено. Бабушка Нелли его не выносила, она-то знала, что он относится к ее дочери отвратительно, когда они наедине. Но что могла сделать старуха.

— Если он был таким ужасным все время, то…

— В том-то и дело, что не все время. Бывало, мы на целый день отправлялись в зоопарк, и если у него было прекрасное настроение — у нас всех тоже, но это просто была просто передышка. Казалось, что мы отдыхаем, расслабились, но это была лишь иллюзия. Никогда нельзя было терять бдительности, если он находился поблизости. Я все детство был напряжен. Не знаю, понимал ли он, что его боялась вся семья. По его поведению этого нель зя было сказать, но знать-то он должен был. С тобой он был другим. Вы с ним дружили.

— А как же. Ведь я была соучастницей его преступления.

— Откуда тебе было знать. К тебе он относился по-другому, он тебя, наверное, искренне любил. Я никогда не был твоим конкурентом. Хотя любовь к тебе не помешала ему пользоваться тобой как оружием против нее.

— Знаю. — Я помолчала. Потом спросила: — Но ведь когда-то они были счастливы вместе?

Оливер грустно усмехнулся:

— Наверняка, но это было до нашего с тобой рождения.