Витамины любви, или Любовь не для слабонервных

— Не имеет значения. Я только хочу объяснить, что могу тебя понять: вера в близких людей у тебя подорвана. Но все-таки позволь сказать, что меня совершенно ошеломило твое оскорбительное предположение, что я мог пасть так низко, решил воспользоваться дочерью, чтобы продвинуть свою пустячную актерскую карьеру, — это даже не карьера, просто хобби, развлечение, потакание своим желаниям, возможность уйти от реальности. Если бы мне хоть на секунду пришло в голову, что ты могла себе такое вообразить, я бы в жизни не предложил тебе пригласить Джека. И даже стал бы настаивать, чтобы ты ни в коем случае не приводила Джека на спектакль. Я не перенесу, если ты затаишь подозрение, что я уговорил тебя притащить его, чтобы удовлетворить мой эгоизм! Ханна, доченька, поклянись, что ни за что не приведешь Джека Форрестера, чтобы показать ему своего старого папашу, валяющего дурака на сцене в семь часов вечера, в среду, в зале бывшей школы!

Чувство вины разрывало мое сердце.

— Папочка, — сказала я, — я приведу Джека на эту дурацкую пьесу, и хватит об этом, прими мои нижайшие извинения, и забудем этот разговор, как будто его и не было, сотрем воспоминания о нем из памяти, как грязь с обуви. Извини, я кофе хочу. А ты будешь? Мне без кофеина, а тебе?

Как только я все это сказала, я поняла, что готова на все, лишь бы доставить радость папе. Патология просто: столько сахара ввела в организм, и то не помогло. Даже когда я почувствовала, что Роджер меня раздражает, моя глубинная потребность — доставить ему радость — оказалась сильнее. Меня тошнило, как подшитого алкоголика, украдкой пропустившего глоточек виски. В приступе обожания я могла бы пообещать папе даже луну с неба. А еще… мне очень хотелось увидеться с Джеком, а папа дал мне повод ему позвонить. В моей голове, как камушки в водопаде, перекатывались с грохотом его слова, сказанные в фойе театра: «Я бы всегда за тобой приглядывал, если бы ты мне разрешила». Я начинала понимать, что Джек оберегал свои чувства, прятал эмоции. Никогда нельзя было быть уверенным, что он хотел сказать, если не рискнешь попросить объяснений.

На следующее утро я думала об этом до тех пор, пока меня не затошнило, и я не побежала в туалет. А потом я позвонила Джеку в офис. Я решила, что если он спросит, как я поживаю, отвечу ему: «Одиноко». Хотя такими выражениями можно навсегда отпугнуть мужчину.

Трубку взял его секретарь и спросил тоном привратника:

— Офис Джека Форрестера. Чем могу помочь?

— Передайте, что звонит Ханна Лавкин. Мне бы хотелось поговорить с ним, о… он там?

— Могу ли я узнать, в чем суть вопроса?

— Я его бывшая жена.

— О! Простите. Я решил, что вы актриса с просьбой о встрече! Одну секунду, я вас соединю.

Джек взял трубку не сразу. Первое, что я услышала, было:

— Нам, в общем-то, не о чем разговаривать.

Я крепко стиснула зубы, чтобы не зарычать.

— Джек, — мне нравилось произносить его имя, — я хочу, чтобы ты знал: я разорвала помолвку с Джейсоном. — И я замолчала, ожидая реакции. Ее не последовало. Я на секунду прикрыла глаза и договорила: — И я много думала о твоих словах в театре, о том, что я… боюсь душевной близости… Вероятно, так оно и есть, то есть ты, верно, это подметил. — Я замолчала. Он тоже молчал.

— Ты знаешь, я подумала: ничего, если я приду к тебе повидаться? Куда скажешь.

В любое удобное для тебя время. Я сейчас не работаю. Может, сегодня, попозже?

— Ханна, я даже не знаю.

— Прошу тебя.

— У меня много работы.

— Может, подождать тебя после работы, в твоем офисе?

— То есть ты хочешь прийти ко мне в офис?

— Да.

— Тебе придется долго ждать.

— Ну и ладно.

— Ханна, ты, видимо, считаешь, что мужчины могут в один миг стать прежними, все забыть, что они не чувствительны к боли.

— О нет, я так не считаю! Сомневаюсь, что я вообще об этом задумывалась.

— А следовало бы.

— Джек!

— Что?

— Я приеду к тебе в офис, ближе к вечеру, к семи часам.

— Что?

— Прошу тебя!

— Господи! Ну ладно, приезжай.

В приступе неуверенности в себе после этого разговора я ладонью стерла помаду с губ. Мне так тяжело далось решение позвонить ему, а он, прекрасно понимая это, не дал мне никакой надежды, не сказал ни единого ласкового слова. Но все же согласился встретиться. Это ведь о чем-то говорит. Может, зря я так расстраиваюсь. Не обязан же он делать признания в каждом телефонном разговоре! Рассудив так, я немного успокоилась.

Спустя ровно восемь часов я сидела в уголке офиса Джека на низеньком жестком стуле и наблюдала, как он работает. Нас разделял массивный дубовый стол. Он бросил мне только одно слово («Привет») среди своих бесконечных и непонятных телефонных разговоров.