Витя Коробков - пионер, партизан

Какие муки выдержала она, эта тоненькая девушка, у которой отняли оружие и у которой осталось только одно средство защиты — мужество. И все же — она сильнее наглого, вылощенного фашистского офицера, что, подбоченясь, стоит перед ней с плеткой в руке, Но как показать эту силу, эту уверенность в себе? Кажется, можно выразить ее в гордом повороте головы, в презрительном взгляде, в горящих гневом глазах…

Витя рисовал с увлечением. Карандаш послушно скользил по бумаге, и мужественный образ девушки-партизанки выступал все яснее и яснее. Витя никогда не видел Тани и, конечно, нигде не мог найти ее фотографии. Поэтому он не знал характерных черт ее лица и фигуры. Он рисовал, вспоминая знакомых ему девочек, и на каждом рисунке лицо Тани было другим. Больше всего понравился ему рисунок, на котором изображался допрос и где Таня была удивительно похожа на Любу Самарину. У этой Тани было круглое личико, маленький нежный подбородок. Но в каждом движении, изгибе рук, в наклоне туловища, сдвинутых бровях Вите хотелось показать ее несгибаемую волю, ее твердое и решительное — «нет!».

Громко хлопнула дверь в передней, застучали по коридору кованые сапоги. Кто-то грубо и настойчиво забарабанил в дверь их квартиры. Витя торопливо собрал рисунки, разбросанные на столе, сунул под кровать и побежал открывать. Уже снимая крючок, вспомнил, что рисунок, который стоял на мольберте, он не успел убрать. Витя впустил полицая Мирханова, быстро прошел к мольберту, повернулся к нему спиной, подхватил руками рисунок и прижал к спине.

— Рисуешь? — спросил полицай, оглядывая комнату, разложенные на подоконнике краски и карандаши. — Рисуй, рисуй. Лучше, чем гонять по улице. Я Аркашке шалопаю, сколько раз говорил: иди учись у Витьки Коробкова, в жизни пригодится. Не хочет.

Мирханов бесцеремонно ходил по комнате, заглядывал во все уголки. Витя, не отходя от мольберта, поворачивался вслед.

— Ты мне сделай-ка доброе дело, — снова заговорил полицай, потирая красные пухлые руки. — Портрет фюрера изобрази. Отблагодарю, не забуду.

«Вот еще привязался», — подумал со злостью Витя, но промолчал.

— Не хочешь? — опросил Мирханов. — Как же, пионером небось был. Всех бы вас, прощелыг, розгами проучить. Умнее бы стали.

Вите хотелось бросить в жирную морду полицая: «Я и сейчас пионер!» Но он опять сдержался и промолчал. Он научился, когда надо, скрывать свои истинные чувства.

— Отец еще не пришел? — спросил Мирханов.

— Нет.

— Ну, тогда я позднее зайду, — пообещал полицай. — Дело есть.

Витя знал, что никакого дела у Мирханова к отцу нет и не может быть. Он догадывался, что полицай следит за отцом. Как отец не понимает? Отшил бы этого полицая, так нет, последнее время он, наоборот, стал даже любезнее с ним.

Едва Мирханов ушел, Витя опять принялся за рисунок. Хотелось поскорее кончить. Но а дверь снова постучали. На этот раз пришел Славка.

— Что рисуешь? Покажи.

Витя разложил рисунки. Славка долго и внимательно рассматривал их.

— Что это за парень? С гранатами… Парашютист?

Витя покачал головой.

— Разведчик?

Витя рассмеялся.

— Эх ты, Славка! Это же девушка.

— Девушка? — удивился Славка. — А штаны, шапка…

— А волосы? Посмотри. И черты лица мелкие. Надо же все-таки быть наблюдательным…

— Волосы тоже короткие, — оправдывался Славка, — назад зачесаны. А кто она?

— Это Таня, Герой Советского Союза Зоя Космодемьянская. Знаешь, какая смелая?

— Как это: и Таня и Зоя!

— Как ты не поймешь? Она вообще-то Зоя, а на допросе назвалась Таней. Это, чтобы фашисты настоящего ее имени не узнали. Да подожди, я расскажу по порядку. А ты рисунки смотри. Потом скажешь: правильно я нарисовал или нет.

Витя усадил Славку, а сам, расхаживая по комнате, начал рассказывать. Он знал героическую историю Тани почти наизусть, но толковал ее по-своёму, оценивая поступки Тани так, как представлялись они ему, когда он пытался на место юной партизанки поставить самого себя.

— Ты понимаешь, — говорил он. — Таня сама вызвалась пойти в тыл врага. Ее предупреждали, что опасно, говорили — будет страшно в лесу, ночью, одной. Она ничего-ничего не испугалась.

Славка разглядывал рисунок, мысленно соглашался с Витей. «Девчонки, — думал он, — упрямые бывают. Дрожат, а говорят: не страшно. А эта вовсе вон какая смелая, глазастая».

— А ведь это правда, Славка, — заметил Витя, — когда по своей воле идешь — не страшно. Страшно, если посылают, а тебе не хочется. Вот тут уж надрожишься. А если сам решил — ничего. Я, помнишь, один раз поспорил, что ночью на кладбище схожу. Сгоряча вырвалось, а отступать было стыдно. Нет, думаю, пойду. И, знаешь, почти не страшно.

— Я в лесу тоже был ночью, — говорит Славка, — когда партизан искал. Сперва боялся — жуть. А потом ничего. Деваться-то некуда, сам пришел.