Витязь

Савинову вдруг стало страшно. Страх был иррациональным, словно у ребенка, застигнутого темнотой и почуявшего внезапно, что тьма – это не просто отсутствие света. «Господи, спаси!» – возникло где-то в сознании и раздробилось на тысячи отражений. Что-то грозное, неумолимое и вполне реальное шло на человеческий зов. И его приближение ужасало…

Четверо воинов, тоже обнаженных по пояс, вышли из рядов и скрестили клинки, причем стоящий напротив держал меч побратима за кончик лезвия, а свой – за рукоять. Образовался стальной помост, и Ольбард, словно невесомый, взошел на него. Помост из мечей качнулся, и воины разом подняли его на уровень груди. Мощные тела блестели от пота и казались в свете костра откованными целиком из красной меди. Князь перенес это вознесение не шелохнувшись. Теперь его голова оказалась на уровне груди идола. Он снова воздел мечи и скормил отверстому рту бога истекающее кровью сердце. В этот миг дружина снова издала безумный, нечеловеческий вопль. Земля опять, более ощутимо, дрогнула, и у Савинова помутилось в голове. Он понимал краем сознания, что кричит вместе со всеми, но ум, в ужасе от того – ЧТО должно сейчас шагнуть на землю, старался забиться куда-то вглубь… Но оно не шагнуло.

Сашке показалось, что князь, прежде чем опустить мечи, сделал ими какой-то отвращающий жест. Словно запер замок… Потом он легко соскочил на землю, и как только его ступни коснулись ее – загремел барабан. Дружина выкрикнула: «Сеча!!!» Под этот клич Ольбард двинулся вокруг костра, и кровавые клинки в его руках пустились в пляс. Они вертелись вихрем, словно пропеллеры двухмоторного самолета, и воздух сипел, расседаясь. Временами казалось, что видны опадающие лоскуты тьмы, отсеченные парящими полукружьями железа. «Серебряный дождь!!!» Савинов помнил, как делал это отец – никто не умел так, но то, что он увидел сейчас, – потрясло его до глубины души. У отца, когда он вращал клинками, пропадали и терялись из виду лезвия шашек, потом пропадали, размазываясь, как в кино, руки по локоть… У князя вначале тоже исчезли в бешеном вращении мечи, потом кисти рук, локти, а затем плечи! Но вихрь стали продолжал затягивать его – исчезли ноги, туловище… и тут мечи появились снова! Какое-то время видна была только чубатая голова князя и лезвия мечей без крестовин… Потом все исчезло! А через миг Ольбард, продолжая танец посолонь, появился из-за костра совсем с другой стороны! Несколько раз это повторялось. Силуэт воина начал мерцать и меркнуть, а затем, совершенно внезапно, он вдруг остановился, и мечи его уперлись в грудь стоявшего в первом ряду Диармайда… Уперлись, отдернулись и снова засвистели, отправившись дальше по кругу. Ирландец сбросил доспехи и, выхватив клинки, двинулся следом. И его стальная пряжа была почти так же хороша, как и княжеская…

«Но ведь он, кажется, христианин?» Сашке казалось странным двоеверие этих людей… Но неистовое, сверхсовершенное искусство боя покорило его. И «этнограф» в его мозгу, до сих пор отстраненно наблюдавший за происходящим, умер…

Все больше и больше воинов из первого ряда вливалось в стальной хоровод. Князь вызвал Василько, Ставра, Хагена (?!) и продолжал вызывать все новых. Когда клинки Ольбарда уперлись в его грудь, Савинов на мгновение окаменел. Но чьи-то руки уже тянули с него шлем и кольчугу, стаскивали поддоспешник и рубаху. Какой-то странный поток подхватил его и понес, вращая. Он летел куда-то, выписывая мертвые петли, бочки и полубочки. Справа пылало огромное солнце, а вокруг свистели снаряды и пули. Но было не страшно. Неуязвимый, он не стремился уязвить кого-то. Нет! Это был танец огня и металла, а кровь здесь имел право пролить только один человек…

Вихри стали вскоре захватили всю дружину. Вершина горы вскипела мерцающим железом и закружилась в диком, невиданном водовороте. Казалось, что не выживет ни один из тех, кого затянула пучина сверкающего оружия. Клинки сшибались звеня, сталь скользила по телам, но не ранила, словно воины по-прежнему были одеты в броню. Отец Воинов принял жертву…

Сигурни вышла во двор. Ей не спалось. Отсюда хорошо видна была вершина Святой горы, опоясанная кострами, взблескивающая оружием. Зарево было настолько ярким, что затмевало звезды, и ночь походила на зловещий, кровавый закат. От этого зрелища у девушки сжалось сердце. Исполинская сила нисходила на вершину горы. Русы призвали своего Бога. И приход этой силы сокрушил и смял наваждение, преследовавшее Сигурни вот уже много дней. Ее дар проснулся, и она поняла, откуда грозит опасность. Но слишком поздно…