Витязь

Едва лодьи Ольбарда показались из-за мыса, как на берегу началась суматоха. Загремело било. На речной плес, встречать князя, собралось почти все население Волочка. Народ радостно вопил и размахивал руками. Стайка детишек – мал мала меньше – помчалась вдоль воды навстречу русам. Поравнявшись со «Змиуланом», они притормозили и стали наперебой выкрикивать имена воинов. Те на приветствия отвечали, но держались степенно. Увидев, что лодьи проходят мимо, ребятня снова порскнула наперегонки вдоль берега, теперь уже в обратную сторону.

Стоило лодьям приблизиться к берегу, как сразу не меньше сотни человек из встречающих вошли в воду и едва не на руках вынесли корабли на берег. Там уже ждали остальные встречающие с хлебом-солью, как и полагается в таких случаях. Катили многообещающе выглядевшие бочонки, разжигали костры и составляли столы для пира. Савинов, прыгая через борт вместе с остальными, отметил про себя, что волнуется. Уж очень торжественно встречают. Даже на первый взгляд народу сбежалось сотни четыре. И ведь это не все… На забрале крепостной стены отсвечивали шеломы стражей, кто-то наверняка остался дома хлопотать по хозяйству, кто-то – в поле, на охоте или еще где. Но большинство здесь, и радость у людей – по всему видать – искренняя. Любят князя. Это хорошо! Правда, были и встревоженные, ищущие взгляды. Многие считали глазами прибывших, и лица их омрачала тень. Какая-то девица с умопомрачительной косой почти до пят, не найдя кого-то среди воинов, ударилась в слезы. Ее тут же увела женщина постарше.

«Они ж тут все друг друга знают, как у нас в станице… А Ольбардовы ребята – народ известный. Навроде наших папанинцев или, скажем челюскинцев… Их всех поименно помнят, да и в лицо… значит, увидят – кого не хватает. Кстати, новых физиономий тоже не пропустят…»

Ольбард, сойдя на берег, обнялся со здоровенным чернобородым детиной, у которого на поясе висел меч с позолоченной рукоятью, затем, повернувшись к остальным, поклонился им, а они ему в свою очередь. Причем вышло это так одновременно, что неясно было – кто поклонился первым. Савинов просто обалдел от этого зрелища. Он даже представить себе не мог, что князь с простыми людьми будет вести себя как с равными. «Однако…» Впрочем, он быстро вспомнил, что это Север, что недалече Новгород, где и через двести лет князей будут менять как наемных служек. Даже таких, как тезка Невский. И народ здесь вольный – кланяться кому попало не станет, да и терпеть кого ни попадя тоже. И уж если Ольбарда здесь любят и на сторону от него не тянут – значит, достоин князь такого доверия… Кстати, меч здесь на поясе был чуть ли не у каждого второго мужчины. Богато живут – это оружие не в пример дороже топора.

Тем временем все отведали хлеба-соли, а затем пустили вкруговую здоровенный ковш-братину с медом. Савинов в свой черед принял тяжеленный расписной ковш, выпил. Крякнул – мед оказался на диво крепок. Тут, видимо, официальная часть закончилась, воины смешались с местными. Поднялся гомон, кто-то хлопнул Сашку по плечу, и тот глазом не успел моргнуть, как оказался за столом. И началось. Блюда менялись одно за другим. Стали поминать погибших, потом пошли здравицы. Кто-то так ловко подливал меда в Сашкин рог, что он успевал заметить только руки в красивых браслетах. С непривычки он быстро объелся, а перемены все несли и несли. «Можно подумать, что они неделю готовились к нашему приходу». Звенели струны – кто-то уже пел былину. Сашка пытался сосредоточиться на ее смысле, но тот как-то ускользал. В голове звенело. «Ох, крепок мед!»

Было хорошо. «Можно даже сказать – комфортно». Внутри разливалось приятное тепло. Солнце ласково припекало, и ветер шевелил отросшие волосы. «Хорошо, не в помещении пьем. Уже сморило бы…» Пахло всем сразу – травой, свежестругаными досками, хлебом, медом, жареным мясом и другими вкусностями. Рука сама собой потянулась к блюду с пирожками, хотя живот уже был набит под завязку. Пирожки оказались с зайчатиной. Потом кто-то приобнял его за плечи: «Здрав будь, Медведко!» Рог сам оказался в руке. Выпили. «А ведь привяжется прозвище», – рассеянно подумал Савинов. Хотелось откинуться на спинку и отдохнуть, но у лавок спинки как-то не предусмотрены: «Упущеньице». Он облокотился о край стола. Некто, сидящий рядом, что-то вдохновенно рассказывал. Голос был знакомый. «Наверняка привирает», – почему-то подумал Сашка. Смех, снова звон струн. Кто-то толкает в бок:

– Олекса – расскажи как там, на небе? – Опять смех, возгласы: «Тише!», «Дайте послушать!».

В ушах гул. Сашка отмахнулся.

– Звезды там! – В ответ хохот, шутки. – Чего пристали? Не видите – я ж лыка не вяжу!

Снова знакомый голос. Кажется, это Лют.

– Тогда спой! Петь-то можешь?

Он хотел было отказаться, но с удивлением понял – не прочь!

– Гляди, брат, – сам напросился!

– О чем песнь-то?

– О воинах! – «Тихо! О воинах петь будет!»

Савинов уперся ладонями в столешницу: «Ну держитесь! В вашем репертуаре такого нету!»