Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в.

Шемяка привык все делать сам, решать судьбы княжеств и земель самостоятельно. При нем не заметно каких-либо видных деятелей из среды боярства. Они предпочитали иметь дело с бесцветным Василием II, который давал простор их инициативе. Шемяка только после 1446 г. понял, что надежной опорой в борьбе с Василием II мог стать лишь Север с его особыми традициями, с его вольной промысловой жизнью, широкими связями с Новгородом и Западом. Но время было упущено, а доверие к Шемяке все уменьшалось. В его войсках не заметно уже вятчан, которые составляли ударную силу в полках его отца и старшего брата. Вятчане на своем опыте убедились, что галицкие князья только использовали их в своих корыстных целях, не платя по векселю ничего,

Постепенно все движение, возглавленное Дмитрием Шемякой, перерождалось в обыкновенный средневековый разбой. И те, кто когда-то с надеждой смотрел на князя Дмитрия, в ужасе отшатывались от его грабительских походов последних лет.

История ничего не прощает неудачникам. Поэтому она нарисовала портрет Шемяки с помощью его злейших врагов, исходя из результатов его деятельности последних лет, забыв, что опыт борьбы галицкого князя за единство Руси, против татарского ига позднее был широко использован именно теми, кто не жалел сил для очернения Шемяки.

Мятеж не может кончиться удачей, —
В противном случае его зовут иначе.[816]

Концы и начала

Гибель Дмитрия Шемяки не означала еще конца борьбы Василия II за победу единодержавия на Руси. Устранен был только последний реальный претендент на великокняжеский престол, но не сама возможность появления новых искателей великого княжения из числа князей «гнезда Калиты». Ведь даже сын Дмитрия Шемяки находился еще в Новгороде. А можайский князь Иван Андреевич давно вынашивал честолюбивые планы овладеть великокняжеским престолом с помощью Литвы. Не было еще завершено объединение земель вокруг Москвы. Поэтому последние годы правления Василия II были заполнены стремлением привести к покорности тех княжат, которые, по его мысли, могли представить для него опасность.

Помыслы великого князя были также прикованы к уже присоединенным землям, которые следовало прочнее объединить с московскими, утвердив в них великокняжескую власть. Наконец, для страны жизненно необходимым было обезопасить ее от вторжения казанцев и ордынцев с востока и юга. Все эти задачи нельзя было осуществить без строительства нового государственного аппарата (армии, управления, суда, финансов). Конец старой эпохи должен был сочетаться с началом новой.

1454 год начался в Москве получением известия о смерти ростовского архиепископа Ефрема (29 марта)[817]. Его место занял архимандрит Чудова монастыря в Кремле Феодосий Бывальцев. 23 июня он прибыл в Ростов[818]. Ефрем, как мы помним, принадлежал к числу виднейших сподвижников митрополита Ионы. Не менее преданным митрополиту и великому князю был Феодосий. Его назначение архиепископом отражало общую линию подбора кадров представителей высшей церковной иерархии, которую настойчиво проводили светские и духовные власти в Москве. Членами епископата становились, как правило, архимандриты придворных монастырей или лица, персонально связанные с митрополитом, т. е. те, которые уже успели доказать свою преданность в борьбе с врагами великокняжеской власти.

Тем временем тучи сгущались над князем-«перелетом» Иваном Андреевичем Можайским. 15 февраля 1454 г. в митрополичий дом сделал земельный вклад Петр Константинович Добрынский, один из ближайших к этому князю лиц, переметнувшийся на его сторону еще в феврале 1446 г[819]. Это было предвестием опалы. Примерно тогда же «за приставы» под надзор введеного дьяка Алексея был взят в Москве его брат Никита, тот самый, что схватил Василия II в Троицком монастыре перед его ослеплением. Однако «Алексей великому князю изменил, сговоря с Никитою, да побежали ко князю Ивану Андреевичу в Можайск»[820]. Петр Константинович был боярином можайского князя уже в первой половине 1447 г[821]. Владения Н.К. Добрынского в Бежецком Верхе были конфискованы и переданы верным сподвижникам Василия II князю С.И. Оболенскому и Ф.М.Челядне[822].

«В Великое говенье» Новгород покинул, чувствуя приближение расправы, сын Дмитрия Шемяки Иван[823]. 9 апреля он прибыл в Псков. Здесь его встречали все «мужи» псковские «со кресты», «прияша его с великою честию». Однако прошло всего три недели, как князь Иван Дмитриевич подобру-поздорову решил уехать в Литву. При отъезде (1 мая) он получил «дару» от жителей Пскова всего только 20 руб.[824]