Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в.

Акции против галичан задумывались и проводились как общее дело потомков Калиты, всех «братьев» — «старейшего» и «молодших». Позднее оказалось, что «молодшие», когда надобность в них пропадала, подвергались уничтожению. Их место занимали новые дети и внуки московских государей. Традиция и реальная обстановка не позволяли великим князьям отказаться от «содружества» родичей как условия единения Руси. Но все уже становился их круг.

Решительным противником «супостата» Шемяки стала высшая церковная иерархия. О митрополите Ионе и говорить-то много не стоит. Он думал о спасении своей грешной жизни не меньше, наверно, чем о вечном блаженстве. Причины тому были. Ведь Иона — типичный самозванец, утвердившийся на митрополичьем престоле лишь с помощью великого князя, без санкции разгневанного непослушанием константинопольского патриарха. Последнему хлопот хватало. Судьба благоприятствовала Ионе: и споры в Царьграде относительно унии, и приближающийся конец Византийской империи не позволили патриарху предпринять каких-либо санкций против Москвы. Но вот великий князь был не за морем, а рядом. Грехи же свои Иона сознавал отлично. Ведь именно он, нарушив крестное целование, выдал Шемяке детей Василия II за обещание поставить его на митрополию. В смутном 1446 г. Иона в припадке откровенности говорил князю Дмитрию Юрьевичу (как-никак, но тогда он был великим князем): «Меня еси ввел в грех и в сором… нынче яз во всей лжи»[1031].

Василий Темный не прощал куда меньшей «шатости», чем прямая измена Ионы в 1446 г. Дамоклов меч повис над нареченным на митрополию рязанским епископом. Не только право на духовную власть, но и право на жизнь ему надо было еще заслужить. У всех в памяти была судьба митрополита киевского и всея Руси Герасима, которого Свидригайло сжег в Смоленске за попытку завести какие-то сношения с его противниками. И Иона стал служить верой и правдой Василию II. Сильные мира сего любят сторонников с сомнительной репутацией: те всегда стараются быть преданными власти.

Церковь была сильнейшим орудием Москвы. Вся иерархия была промосковской. Кроме новгородского архиепископа и тверского епископа, старавшихся держаться независимо, все остальные иерархи были послушны великокняжеской власти. Коломенский епископ Варлаам не только стал правой рукой столичного владыки, но и держал в своем подчинении можайскую паству. Пермский епископ Питирим был особенно воинствующим. Он «огнем и мечом» крестил «инородцев» Севера, за что и был убит вогулами. Ростовский архиепископ Ефрем находился всецело под влиянием Москвы. Власть его распространялась также на белозерские, ярославские земли и владения Шемяки (в частности, на Устюг и Углич[1032]). Суздальский епископ Авраамий долго и усердно старался доказать свое правоверие, ведь он подписал «антихристову грамоту» — Флорентийскую унию. Что же говорить о крутицком епископе — пастыре без паствы? Таково было руководство церквью.

Галицких князей иерархи поддерживали только тогда, когда в их руках была реальная власть, ведь «всякая власть от Бога». Как только их положение пошатнулось, иерархи сразу же единодушно выступили против них. Если не говорить о «перелетах» типа Добрынских, Старкова и им подобных, которых всегда хватает в стане победителей, Галичу в московском Центре сочувствовали только торговые люди. Военно-служилая масса была самым решительным и грозным противником галииких князей.

Итак, люди из прошлого, заглянувшие в будущее, были раздавлены людьми, жившими в настоящем. Романтиков победили трезвые реалисты. Победа далеко не всегда бывает за процветающими и богатеющими. В годы Шемякиной смуты победили несчастные, задавленные нуждой мужики и хищные грабители из Государева двора. Спаянные единством своекорыстных целей, эти княжата, бояре и дети боярские мало чем отличались и от своих восточных соседей («скифы… мы, с раскосыми и жадными очами»), и от воинственных литовцев, поработивших богатые города Украины и Белоруссии. Словно свора голодных псов с крепкими зубами, они терзали цветущие земли Руси. Разве что стоны по убитым заглушались скорбными звуками поминального звона колоколов.

Свои богатства они создавали путем захвата, полона, продажи своих же соотечественников в холопство на восточных рынках[1033]. Их окружала свита, состоявшая из холопов, а трудом их «людей» возделывались небольшие участки пашни, которые бояре и дети боярские получали от своих высоких покровителей[1034]. Да и сами господа не многим отличались от своих холопов, когда речь шла о вкусной косточке или куске пирога с барского стола[1035].