Витязь особого назначения

Дверь приоткрылась без скрипа, и на пороге замерла девица, простоволосая, в белом платье до пят. Едва колыхая подол, она просеменила к столу и поставила на него глиняный кувшин. Застыла, словно ожидая чего-то.

— Ну, чего столбом стоишь? — поднял брови Ягайло. — Надо что?

— Акимка сказал, — пролепетала девица, — что если вы чего захотите… Чтоб я это… — Щеки ее загорелись пунцовым румянцем, заметным даже в мерцающем свете тонких свечей.

— Тьфу, охальник, — поморщился Ягайло. — Иди, девица, отседова, не надо ничего от тебя. Почивать я буду.

Та улыбнулась и рыбкой выскользнула за дверь. Ягайло поднялся, задвинул тяжелый засов, задул свечи и снова вытянулся на ложе, заложив руки за голову. Закрыл глаза. Перевернулся на бок, потом на живот. Повздыхал. Сон не шел. Его перебивали невеселые думы. И даже не о предстоящем походе, за годы службы он повидал такого, что пропажа княжеского отпрыска казалась детской забавой. Из головы не шли давешние слова князя. Выходило по ним, что кругом враги. С одной стороны Орда, с другой — поляки, с третьей — Московия, и каждый норовит поживиться. И ведь поживится, чуть слабину дашь. Может, один, а может, и в сговоре. И чтоб того не случилось, князю самому надо в сговоры вступать, интриги плести, изворачиваться и пугать соседей, чтоб тем даже на ум не пришло. А не то…

Перед его мысленным взором встала ощетинившаяся копьями железная стена тевтонских рыцарей, надвигающихся мерным, обманчиво-неспешным шагом. Стремительно мчащиеся на невысоких лошадках орды кочевников. Падающие под ударами кривых сабель мужики в белых рубахах. Уволакиваемые в полон за косы бабы, плачущие детишки. Пепелища и обугленные яблони, роняющие в пепел белые лепестки.

А если ничего о том не знать и не думать, то как славно в княжестве живется: тишь, благодать и красоты неземные, что зимой снежной, что летом жарким. Да, пожалуй, одной княжьей дружины для оберега границ будет маловато. Вот бы всех мужиков на некоторое время, зимой, когда работ немного, сгонять в одно место да учить копьем пользоваться. А понеже топором и вилами, чтоб могли отпор дать тем, что под рукой есть. Да в строй вставать и держать его перед неприятелем. И повторять раз в год. Чтоб науку ратную не забывали.

Он и не заметил, как уснул за этими воинственными мыслями. И снился ему какой-то странный сюжет из недавно читанного греческого свитка, будто огромный голый мужик с дубиной наперевес гонится за худющим облезлым львом и кричит что-то неразборчивое. Настигает и начинает бить по голове часто и дробно, а лев, закатив глаза, стоически принимает его удары. Наконец до замутненного сном сознания стало доходить, что гулкие удары раздаются не во сне, а в самом деле. Кто-то сильно молотит в дверь.

Ягайло вскочил с кровати. Нырнул в сапоги и, прихватив в кулак один из ножей — мало ли что, — пошел открывать. За порогом стоял Акимка в легком байдане.[7] Начищенные звенья поблескивали в утреннем свете. На голове круглый шлем-норманка без острия сверху, в руке плетка-многохвостка, черенком которой он и колотил в дверь.

— Чего шуму столько делаешь? — хмуро спросил его Ягайло.

— Так тебя ж иначе не добудиться, — блеснул улыбкой Акимка. — Сон воистину богатырский. И едьбы небось алкаешь?

— Да, живот подвело, — признался Ягайло.

— Давай одевайся да выходи во двор. Там кадушка воды, девки тебе польют, а закусим уже в дороге. Я с собой и хлеба, и мяса взял, и… А, ты ж праведник теперь, — снова ухмыльнулся Акимка. — Жду у коновязи, которая ближе к Троицким воротам. — Его каблуки застучали по полу коридора.

Ягайло поднялся, одернул влажную со сна рубаху, накинул кольчугу, разгладил ладонью складки. Подпоясался. Свернул плащ небольшим квадратом и, положив на него шлем, взял под мышку. Миновал коридор и оказался на боковом крыльце. Прищурился на поднимающееся над башнями солнце и направился к корыту, около которого возились две смешливые девки. Без лишних разговоров закатал рукава и склонился над корытом, выставив сложенные черпачком ладони. В них блестящей струей полилась студеная колодезная водица. Фыркая и отплевываясь, Ягайло омыл лицо, шею, уши, побрызгал на волосы, с наслаждением чувствуя, как ледяные капли скатываются за воротник. Морщась от стылой ломоты в зубах, набрал полный рот воды и, прополоскав, сплюнул на сторону, стараясь угодить в важно бродившего неподалеку гуся. Не попал, но склочная птица все равно наградила его презрительным взглядом и недовольным гоготом.

— Ишь какой важный, — усмехнулся Ягайло, принимая из рук одной девицы вышитый рушник. — Смотри, в ощип к обеду не попади.

Девки прыснули в кулаки, а обиженный таким обращением гусь отвернулся и заковылял куда-то, переваливаясь на огромных красных лапах. Ягайло поднял с земли шелом и водрузил его на соломенные кудри. Накинул плащ и направил стопы свои к Троицкой башне.