Витязь особого назначения

Но время все-таки пришло. Возница на крытой телеге забрался на крышу и замахал руками куда-то вдаль. Ягайло приподнялся на локте, взглянул, прикрыв глаза ладонью от солнца. Вдали, за колосящимися полями, за соломенными крышами крестьянских домов, за серыми стенами посадов начали вырисовываться колокольни Троицкого монастыря на берегу Днепра и маковки Борисоглебского собора, построенного на месте убиения князей-братьев. Собор Михаила Архангела, Спасский монастырь, храм Иоанна Богослова, церковь Петра и Павла и, наконец, Успенский собор на Соборной горе, заложенный еще Владимиром Мономахом. В нем хранилась одна из главных святынь православной Руси — византийская икона Богоматери Одигитрии. И за всем этим великолепием приземистые башни кремля.

Почуяв скорый отдых и корм, лошади прибавили ходу, люди взбодрились, над колонной понеслись шутки и смешки. Кто-то из дружинников запел сдержанным, но сильным голосом. Ягайло лишь нахмурился еще больше.

На товарищей — он оглядел спутников — уповать в таком хитром деле нельзя. Не того они поля ягоды, даже Глеб. У самого в голове было пусто и звонко, а под языком противный вкус приближающейся беды. Оставалась, правда, еще надежда, что князь все еще под Можайском вместе со всем своим войском, и это даст ему пару дней на раздумья. Никифор присмотрелся к дороге и словно в ответ на невысказанные мысли витязя заметил:

— Войско недавно шло, похоже.

— Похоже, что шло, только войско ли? — спросил мужика Яромир.

— Конечно, войско, гляди, эвон следы подков-то какие. Не пахотные то кони, боевые. Да и поверху следы от сапог ополченцев, а не лаптей мужицких. Понял, следопыт?

— Ты это, мужик, не забывайся. Я десятник, однако ж.

— Был бы хороший десятник, тебя б на сечу взяли, а не отправили б дальние рубежи охранять в другой стороне от войны, — сварливо ответил Никифор.

— Да ты… Да я… — Яромир не нашелся, что возразить, покраснел, спрыгнул с телеги и пошел сзади, стараясь не глядеть на оставшихся.

— Зря ты его так, Никишка, — вполголоса проговорил Ягайло.

— А чего он?! Десятник, видишь ли? А я, мол, простой мужик, потому и молчи в тряпочку?

— Да ладно, что ты, право, раскипятился так? — оборвал его Ягайло. — Слушай, а куда дружина пойти-то могла?

— Так под Можайск, знамо дело.

— В другой стороне Можайск, — вставил болотный воевода.

— В другой, да. Но с дорогами тут не очень, ежели дождик пройдет, там никак не проехать, крюка надо давать, — солидно ответил Никифор. — А дождь был на днях, нутром чую.

— Так свежие то следы, дня полтора, много два, как оставлены, — пробормотал Ягайло. — После дождя уже. Значит, войско вернулось да снова куда-то отправилось. И куда?

— Куда б ни пошло, кому-то вернуться пришлось. — Никифор ткнул пальцем в следы. — Тут вот, вишь, подковы отпечатались. Внахлест. Только всадники ехали. Да посмотри, как землю вспахали глубоко. Дородные, значит, или в доспехе тяжелом.

— Скоро и узнаем уже, — пробормотал Глеб, глядя на приближающиеся стены и башни кремля.

Обоз миновал засеки,[37] посады, прошел сквозь ворота в невысокой городской стене. Стражники не препятствовали, издали узнавая повозки Василия Ивановича, ближайшего княжьего родственника. Миновав узкие городские улицы, под любопытными взглядами горожан подъехали они к кремлю. Солнце будто и не касалось его белоснежных стен. Окованные бронзой ворота наглухо закрыты, как в осаде. Стражники на зубчатых башнях замерли каменными бабами степными. И только вороны черной ордой реяли над маковкой одноглавой, на византийский манер, колокольни. Точь-в-точь как прошлый раз…

— Что за напасть, наново случилось что? Или так до сих пор Святослав по сыну так скорбит? — вопросил Ягайло, даже не заметив, что делает это вслух.

— Ничего, рассеем сейчас его скорбь, — произнес Глеб, поднимаясь на телеге и прикладывая ладони рупором ко рту.

— Погоди, княжич, присядь, — остановил его Ягайло, в голову которого пришла безумная, но единственно выполнимая идея. — Делился я с тобой опаской своей, что не поверит нам князь, заступится за Юрия. Тогда и нам несдобровать, да и тебе потом это боком выйдет.

— Ну, было, — неуверенно согласился Глеб, и все поняли, что, погруженный в мысли об Олесе, он пропустил слова Ягайлы мимо ушей.

— Так вот, придумал я уловку хитрую, чтоб глаза князю открыть. Но тут и твоя помощь нужна, и дядьки твоего, да, пожалуй, и остальных пленников. Как мыслишь, сможем подговорить их?

— Дядьку сговорю, — задумчиво почесал отросшую щетину Глеб. — Пообещаю, если сделает как велено, отстаивать его буду перед отцом. Не сделает — всю вину на него возложу, да так, что одна ему дорога выйдет — голову на рожон. А он за свою шкуру вишь как трясется.

— Вижу. Что ж, с послом я сам поговорю да с паном Браницким тоже. Думаю, подберу к ним ключи.

— А московский посланец? — спросил Глеб.

— Владимир-то Андреевич? Не, его в телеге крытой оставим, под усиленной охраной. Может, я и на воду дую, но сдается мне, найдет он, какую гадость сделать, если попустить, — ответил Ягайло.

— Понятно, на том порешим. А в чем план твой состоит?