Витязь особого назначения

Девица упала на жестковатую для ее худых ягодиц скамью и вытянула мосластые ноги. Распустила пояс и сладко вздохнула, наслаждаясь свободой чресл и покоем. Поймав на лицо тепло солнечного луча, замерла, не обращая внимания на приглушенный листвой хозяйственный гул двора и звон налетевшей мошкары. Неожиданно ей показалось, что в этот звук вплелся еще один. Странный. Тонкий. Девичий. Похожий на звон серебряного колокольчика смех. Он шел не со стороны дворца. Откуда-то сбоку, из-за густо свисающих лиан.

Стараясь не шелохнуть ни листочка, Евлампия поднялась на ноги, затянула талию кушаком и, осторожно ступая, пошла на звук. Постепенно завеса зелени стала истончаться, и сквозь нее почудилось Евлампии какое-то движение. Смирив дыхание, она раздвинула темно-красные стебли с крупными листами. Ее взору открылась выложенная квадратными плитками черно-белая клетчатая площадка, посреди которой стояла мраморная ванна на римский манер — с толстыми стенками и строгими, почти военными орнаментами по краю. Темная вода скрывала большую часть тел трех нежащихся в ванне купальщиц, но и того, что увидела, Евлампии хватило. Она едва зажевала рвущийся наружу вскрик собственным рукавом.

Две девицы были молоды и белы кожей. Собрав волосы на затылках в густые пучки, они сидели по шеи в воде друг напротив друга, а над водой бесстыдно возвышались холмики коленок. Их бледность резко оттенял загар третьей женщины. Та сидела на специальной приступочке в ванне так высоко, что вода совсем не прикрывала ее порядком обвислые груди.

Одна из девиц открыла глаза и что-то сказала загорелой. Афродитой из пены морской та еще выше поднялась над водой, явив свету несоразмерно большой пупок. Уселась на какую-то жердочку. Девица выпростала из-под воды длинную белую ногу и положила пожилой на колени. Та обернулась, взяла с пола позади ванны кисточку из нежной поросячьей щетины, обмакнула в какую-то пахучую смесь и стала обмазывать эту ногу. Потом достала железный скребок и принялась водить туда-сюда от ступни до колена. Жидкость под железным лезвием вспенивалась, распространяя вокруг терпкий аромат. Внутренности Евлампии закрутило узлом. Но она стояла у своей зеленой бойницы, не в силах оторваться от происходящего.

Похожим манером пожилая женщина обработала вторую ногу молодой прелестницы, а потом принялась растирать ее руками. Та открыла блаженно прикрытые глаза и бросила фразу на шипящем польском. Тетка в возрасте, смущаясь и хихикая, ответила ей что-то длинное и замысловатое. Из двух дюжин слов Евлампия смогла разобрать только «пани Кунигунда». Вот, значит, как? Пани Кунигунда? Та самая старшая дочь Казимира, предназначенная в жены княжичу Глебу?

Пожилая женщина сползла в ванну по горло. Вторая девица открыла глаза и потянулась к дочке короля. Впилась в ее губы своими. Та ответила. Подалась навстречу. Они обнялись. Женщина стала гладить ту, что сверху, ладонями по узкой спине, потом ее руки скользнули куда-то вниз. Вода в ванне закипела. Смешки сменились вздохами и стонами, поначалу едва слышными, но постепенно становящимися все громче и громче.

Стараясь не колыхнуть, Евлампия отпустила лиановую завесу, отступила на шаг-другой. Подобрала подол и со всех ног кинулась из сада-беседки. Внутри у нее все тряслось и переворачивалось, едва вписавшись в арку выхода, она свернула вдоль зеленой завесы, забежала за какую-то статую. Тут ноги ее подкосились, и девушка, не обращая внимания на трескающееся по швам платье, сползла по квадратного сечения пьедесталу. Обхватив колени руками, уткнулась в них головой и замерла, пытаясь унять разливающуюся по всему телу дрожь.

Один из стражников, наблюдавший сверху этот побег, сплюнул и досадливо сорвал с головы круглый шлем с кованым рыбьим плавником на маковке. Другой отложил в сторону невзведенный арбалет и хлопнул его по обтянутому кольчугой плечу. Тот с досадой полез в висящий на поясе кошель. В протянутую ладонь упал медный кругляшок монеты.

Евлампия просидела за статуей почти до вечера. Животная брезгливость мешалась в ней с непонятным интересом. С одной стороны, было очень жалко, что она не досмотрела, чем там все кончилось. С другой — ее передергивало от одной мысли о том, что еще она могла увидеть. При воспоминаниях о виде длинной голой ноги голова начинала кружиться, в животе становилось пусто, а во рту появлялся неприятный, железистый привкус и желание зашвырнуть в ту ванну тяжелый камень, так, чтоб досталось всем.

Поминутно оглядываясь на заросли, в которых неизвестно, оставался ли кто, она добрела до входа в королевские покои. У крыльца стояли несколько лошадей, а спешившиеся всадники о чем-то возбужденно препирались со стражниками. Они были худы, одежда, когда-то дорогая, потрепана, от них ощутимо разило вином. В их шипящем языке Евлампия уловила что-то про коней и принца. Ей стало нехорошо.