Витязь с двумя мечами

Не успел старый мельник смолоть бедняцкое зерно, как на дороге показался длинный обоз. Обоз этот тоже был крестьянский, да только не по доброй воле везли крестьяне сейчас зерно. Рядом с подводами вышагивал бравый вояка, которого Титом звали, — он и мечом грозит, и хлыстом машет, крестьян подгоняя. А крестьяне и в ус не дуют: не глядят на него, не отвечают, знай погоняют своих коров.

— Но-о… Но-о!..

Нехотя, вяло переступают крестьяне, а скотина и вовсе еле тащится. Вот обоз уже въехал на мельничный двор, а люди и скотина лениво озираются, будто ищут лазейку, куда б улизнуть.

— Шевелись, шевелись, голытьба, мужичьё! — надрывался Тит. — Вас только пулей заставишь оброк платить! — Потом он повернулся к мельнику, неторопливо спускавшемуся с крыльца. — Эй, мельник, готова ли мука, что вчера привезли?

— Готова и не готова, — степенно ответствовал мельник. — Вон в амбаре мука, а в мешках зерно.

— Всё ясно, понятно, — защёлкал кнутом в пух и прах разодетый вояка. — Ты мужицкие отбросы молол, оттого барское зерно не готово.

— Крестьянам тоже хлеб нужен, — сказал Пал, который, услыхав брань Тита, оставил мельницу и вышел во двор.

— Дело говоришь, — вмешался крестьянин, стоявший у первой подводы. — Мы всё, что ни есть, тащим в замок, а дома рты, один голодней другого, без крошки хлеба сидят.

— А мне начхать на ваши рты! — заорал Тит. — Знаю я ваши мужицкие плутни: вы под шкурой своей добро прячете. Эй, шевелись, пошевеливайся, живей!

И лихой удалец, войдя в раж, крепко вытянул крестьянина по спине кнутом. Бедный старик только охнул от боли.

Буйко сразу смекнул, что быть беде, и схватил Пала за рубаху.

— Не вяжись с ним, Палко… Не выходи из себя!

Но никакою силой не остановить теперь Пала. Затрещала рубаха, остался лоскут в руках у Буйко, а Пал метнулся к разошедшемуся франту.

— Нет, брат, шалишь! Ты, стало быть, так разумеешь: крестьянин — скотина и потому хлещи его сколько влезет. — И, прежде чем щёголь схватился за меч, Пал сгрёб его в охапку и поднял с земли. — Ну-ка, старик, огрей его кнутом! — крикнул он крестьянину.

— Палко, голубчик, пусти его, пусти! — запричитала тётушка Оршик.

Даже старый мельник струхнул при виде дерзости сына:

— Отпусти его, сынок, за такие шутки властитель по голове не погладит! Быть беде, быть беде!

Зато крестьянина долго упрашивать не пришлось.

— А вот возьму да, ей-ей, хлестну, коли дотоле жив буду.

Кнут взвился раз, два и три, больно стегая по щегольскому доломану. А Пал знай себе только приговаривает:

— Ещё разок! Ещё разок!

Бедняга франт вьётся ужом, бравый вояка молит о пощаде, охает, стонет, даже слушать противно. Наконец разжались железные тиски. Тут вояка пустился бежать, и бежал во всю прыть — ни дать ни взять заяц трусливый. Но на бегу обернулся и закричал:

— Ну, погоди, погоди, Пал Кинижи! Ты ещё за это ответишь! Бунтовать задумал против нашего князя? Вот узнаешь, что за это бывает! Смутьянов на кол сажают да копьём протыкают, как трансильванских крамольников.

Он что-то ещё кричал, не сбавляя хода, а что кричал, не разобрать — ноги-то резвей языка были. Но вот Тит исчез за пригорком, и во дворе мельницы минуту стояла тишина: все, решительно все знали, что не сносить головы за этакую проделку.

— Что с нами будет? — опять заголосила тётушка Оршик.

— Что будет со мной? — струхнул и старик крестьянин.

В те времена частенько рассказывали о людях, что несли в Трансильвании м'yки нечеловеческие и на долю которых достались заострённый кол да намыленная верёвка.

— Не трусь, старик, — ободрил крестьянина Пал. — Вот нагрузим твою подводу, и отправляйся с миром домой. Не узнает бравый вояка, кто из возчиков вытянул его кнутом. Да и я отважу его от охоты мстить… Эй, Буйко, беги на чердак… Сейчас мы вмиг помол закончим.

Чердаком назывался специальный ярус, устроенный под односкатным навесом, откуда зерно засыпали в ковш. Буйко взбежал по скрипучей лестнице, а Пал собрал с подводы мешки, словно это были небольшие кулёчки, и один за другим побросал на чердак. Бедняга Буйко едва успевал принимать.

— Не так скоро, хозяин мой Палко! — взмолился наконец Буйко. — Так мне недолго и надорваться.

А Пал знай кидает да кидает и при этом насвистывает да напевает. Не прошло и получаса, как и подводы опустели. У кого была на мельнице кой-какая мучица, положил её всяк себе на подводу, и опять заскрипел обоз, отправляясь в обратный путь. Побрели неповоротливые волы да коровы; уныло горбились на подводах крестьяне.

II. Король и подручный мельника

Намололи крестьянам муки и остановили ненадолго мельницу, чтоб собрать муку владетельного князя. Плотина закрыта, мельница стоит, а старому Кинижи чудится, будто под ногами у него земля ходуном ходит.

«Фу-ты ну-ты, что за диковина? — подумал мельник. — Может, землетрясение?.. Нет, нет, наверно, отряд конников приближается». Только хотел он об этом сказать, а Буйко уж его опередил и, захлёбываясь от радости, с чердака заорал:

— Ба-ба-ба! Конники по лугу во весь опор скачут! Уф, уф, сколько их! Целое войско!