Но Пал уже бросился в дом, надел дорожное платье, обул крепкие сапоги. Хорошенько заточил нож — своё единственное оружие. Потом взял из сундука вещи, с которыми не хотел расставаться. Он вынул разноцветные камешки, с которыми в детстве играла его сестрица. Нанизал на цепочку старинные монеты, что некогда его матушка сберегла. Собираясь в дорогу, Пал поглядывал на походный кожаный ранец с нарядной бахромой, висевший на опорной балке. Поглядывать поглядывал, а попросить у отца духу не хватало. Но старик, словно угадав желание сына, неожиданно вошёл в дом, молча снял с гвоздя ранец и положил перед Палом.
— Я могу его взять, отец?
— Бери, сынок. Носи на здоровье. Этот ранец был мне товарищем в самых жарких схватках. В самые дальние походы я брал его с собой. Погляди, вот эту дырку пробил в нём турок… Ну, турок за это жизнью заплатил.
— Тебе ещё доведётся бывать в сражениях, испытанный, верный товарищ! Слово даю — ты свидишься с турком! — воскликнул счастливый Пал и запихал в ранец все свои пожитки.
Тётушка Оршик принесла копчёный окорок и сало, завёрнутые в белую холстину, и каравай хлеба. Припасы тоже уместились в ранце. Закинул Пал Кинижи ранец за спину, обнял отца, обнял тётушку Оршик и только было собрался на мельницу — проститься с Буйко, как парень пулей влетел в дом.
— Хозяин мой, Палко, возьми меня с собой! — взмолился он.
— Я взял бы тебя с охотой, — сказал Пал, потому что всей душой любил этого преданного увальня, — но, сам видишь, нельзя. Что станется с нашими добрыми стариками, если мы оба их покинем? Знаешь ведь: на мельнице работы по горло. Помоги, Буйко, отцу, поработай вместо меня. Слово даю, что в долгу у тебя не останусь. Придёт время, и за верность твою я рассчитаюсь с тобой сполна.
Буйко опечалился, но остался. Потом Пал и Буйко, старушка и мельник вышли за порог. Пал ещё раз обнял всех троих и быстрыми шагами пошёл с крыльца. Он ещё не спустился, а попутный ветер уж ухватил его за плащ и властно повлёк вперёд.
В ту же минуту завернул в ворота отряд пеших солдат. Впереди отряда вышагивал Тит. Увидав Пала, Тит глумливо крикнул:
— Глядите, глядите, бежать от меня надумал! Только опоздал ты бежать, Пал Кинижи! Солдаты, хватайте его скорее и в замок ведите, в подземелье!
Солдаты выставили вперёд копья и окружили Пала со всех сторон. Но Пал схватил с земли жёрнов, тот самый, что недавно служил ему подносом.
— Стойте! — крикнул он солдатам. — Кто близко подойдёт, расплющу этим камнем в лепёшку!
При виде этакой силищи обомлели солдаты из замка. В первый миг они будто окаменели, а в следующий — эй, братва, вали, беги! — все, как один, пустились наутёк, так что пятки у них засверкали. Глядь, а Пал уж стоит в воротах. Солдаты от него — на узенькие мостки, перекинутые через плотину. Там они и застряли. А Пал размахнулся, и громадный жёрнов плюхнулся в водоём как раз у мостового настила. Взвился гигантский фонтан воды и так окатил незадачливых вояк, что все они вымокли до нитки, будто в ручье искупались.
Бравый Тит скоро смекнул, что лучше убраться подобру-поздорову, и ловчил обойти Пала, да только Пал не зевал и в последний момент схватил удальца за грудки.
— Слушай-ка, малый! Пока дружки твои бегут, поучу-ка я тебя летать. — И поднял богатырь вояку в воздух, чтоб швырнуть с высоты в воду.
Но тут с крыльца скатился Буйко и со счастливым возбуждением закричал:
— Палко, хозяин, сюда его кидай, в амбар!
В дверях мельницы под односкатным навесом стоял саженный ларь с мукой владетельного князя. Буйко поднял крышку ларя, и Пал с пяти шагов швырнул туда удалого Тита.
— Вот как надо летать, — заметил он и, засвистев, отправился в путь.
Вышел на широкую дорогу и во весь голос запел:
А под навесом, в огромном ларе, лежал горе-Тит и, пока слышалась песня Пала, не отваживался шевельнуть ни ногой, ни рукой. Когда же Пал скрылся за последним поворотом дороги и ветер унёс его песню вдаль, Буйко подошёл к ларю и поднял крышку.
— Выходи, приятель, хватит купаться, ступай на солнышко, обсушись, — и вытащил удальца.
А тот, вывалявшись в муке, сделался белым, как снежная баба. Даже усы седыми стали.