Витязь в камуфляже (СИ)

- И нам нужно было увидеть настоящий русский, сибирский антураж! - азартно выпалила Реджи, вскочив и рассеянно прихлопнув комара у себя на шее. Никакие привезённые с собой американские средства от сибирских комаров не помогали, а мазь "Тайга" привела Рика и Реджи в священный ужас своей ядрёной вонью.

Хан подумал, что комары прекрасно вписались бы в сибирский антураж, мысленно поржал, вспомнив хоевское "комары жопу грызли, как бобры", а вслух степенно проговорил:

- Пойду я... тут по хозяйству кое-что нужно сделать.

И пошёл - рубить дрова. Как Адриано Челентано в известном фильме про строптивого. Из всех этих щекотливых разговорчиков он вынес самое главное - у него слишком давно не было секса. Что-то он заработался совсем.

* * *

Отношение Хана к сексу было довольно-таки простым и практичным, хоть Реджи и обвинила его в романтизме. Больше всего оно напоминало знаменитую теорию двадцатых годов прошлого века о стакане воды. Секс должен быть обоюдно приятен и без застревания друг на друге - утолили жажду и расстались друзьями. Таких дружеских связей у Хана в последние годы было немало, достаточно долговременных. Некоторые из его подруг состояли в вялотекущих браках на грани развода. Сам Хан связывать себя отношениями через ЗАГС или того пуще, через церковь, не собирался. Его в этом убеждал именно пример подруг. Как можно жить с одним и тем же человеком много лет подряд, когда и ты, и этот самый человек, и мир вокруг всё время меняются? Спасибо, нет.

То, что принято называть любовью, налетевшей из-за угла и поразившей сразу обоих, случилось с ним сразу перед армией с соседкой по подъезду Любой Дорониной. Люба была старше него на год, и первый неловкий поцелуй, и первый неумелый секс случился у Хана именно с нею, в её квартире на третьем этаже, в отсутствие родителей, на её диванчике под постерами с Мадонной и Майклом Джексоном из журнала "Все звёзды". Ладони Хана до сих пор помнили прохладную упругость её маленькой груди, до которой он, едва дыша, дотронулся дрожащими руками. Блузку и лифчик Люба расстегнула сама.

Ещё Хан до сих пор помнил её голос. Она прекрасно пела есенинские романсы под гитару, всегда стоявшую у изголовья её дивана. Пела на институтских концертах, а дома - для одного лишь Хана. И гитара жалобно дребезжала, когда они занимались любовью на этом диване. Любовью - с Любовью.

"Отговорила роща золотая берёзовым весёлым языком, и журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком..."

Провожая его в армию, Люба так рыдала на перроне, так цеплялась за него, разевая рот некрасиво, как птенец, что Хану было ужасно неловко перед другими новобранцами, их родителями и военными. Он всё пытался её урезонить, угомонить, гладил по голове, целовал в мокрые щёки под недоумевающим взглядом собственной мамы.

Мама сама почти не плакала, так сильно было её недоумение по поводу неожиданно открывшейся и столь пылкой привязанности соседки к её сыну. Она, очевидно, считала, что хорошо знает их обоих. И Люба, и Хан учились в той школе, где она всю жизнь преподавала русский язык и литературу. В любви к книгам Хан пошёл в неё.

Погрузившись наконец в вагон вместе с остальными стрижеными под "ноль" пацанами-"земелями", Хан смотрел, как медленно, а потом всё быстрее удаляется перрон с застывшими на нём мамой и Любой. Отца на перроне не было, он ушёл из семьи давно, Хан его и не помнил толком.

Через год его службы в Чечне - это как раз была вторая кампания - он узнал, что Люба вышла замуж и уехала из России. Вообще. В бывшую прибалтийскую республику, а теперь страну - в Литву. Написала ему об этом мать, а сама Люба и словом не обмолвилась. Писем от неё вообще больше не было.

Хан так и не понял, отчего всё это произошло, и куда делась любовь, сиявшая в глазах Любы, когда она пела для него. Когда рыдала на перроне, расставаясь.

Срок службы Хана закончился, но он остался на Кавказе, теперь уже по контракту. Возвращаться ему стало не к кому - мама тоже вышла замуж и уехала - не за рубеж, но во Владивосток. Далеко, в общем.

Тогда-то он и встретил Кэпа и других ребят, которые потом собрались в "Витязе". С ними Хан вернулся наконец домой.

Он гостил у матери с отчимом пару раз. Мать расцвела, помолодела, не сводила с отчима влюблённых глаз, и Хан был за неё ужасно рад, со смехом игнорируя её заботливые расспросы о том, когда же, мол, Славочка, ты сам женишься? Он не хотел связывать себя ничем и никем. Он был вполне счастлив один в своей холостяцкой квартире - в компании Лорда и случайных подруг.

А мимо Любиной двери он с замиранием сердца не ходил - она ведь жила этажом выше. Повезло. С матерью её он просто здоровался и ни о чём не спрашивал, да и она, торопливо кивнув в ответ на его "Здрасте", пробегала мимо. А потом продала квартиру и уехала к дочери в Литву. Наверное, нянчить внуков. Должны же были у Любы родиться дети.

"Я полон дум о юности весёлой, но ничего в прошедшем мне не жаль..."