Витязь в овечьей шкуре

Возвратившись назад, она поняла, что такое стратегическое место, как библиотека, оставлять без присмотра нельзя – его немедленно оккупируют. В настоящий момент оккупантами были Покровский и его подруга Люда. Они стояли возле журнального столика, тесно обнявшись. Вернее, противная Люда прижималась к его груди и вздрагивала от рыданий. Это вроде как она приехала его утешать!

– Извините, – сказала Наташа и, вместо того чтобы ретироваться, прошла мимо них четким строевым шагом. Пока она шла, волосы Люды, которые Покровский ласково поглаживал, неожиданно рассыпались по плечам. Наташа невольно бросила на нее взгляд, и тут ее точно током ударило!

Она узнала эти волосы. Этот наклон головы. Люда была той самой блондинкой, фотографии которой висели в мастерской Аркадия Бубрика. В ту же секунду она вспомнила и все остальное. Все, что случилось вчера, вплоть до того момента, как она вернулась домой – тут был полный провал.

У Наташи помутилось в глазах. Неужели Бубрик с Генрихом ловят и едят женщин?! При свете дня это предположение выглядело таким идиотским, что Наташа едва ногами не затопала. И что это на нее, дуру, нашло вчера ночью? Испугалась до тошноты, стащила бутылку, стала пить коньяк литрами... Кошмар какой-то!

Заметив, что Наташа на ходу схватилась за горло, Андрей хмыкнул. Интересно, что это она изображает из себя шокированную старую деву? В конце концов они с Людой просто стояли, обнявшись. Он повернулся, чтобы проводить ее взглядом – она как раз захлопывала дверь кабинета. На секунду перед ним мелькнуло ее вытянувшееся белое лицо. «Кажется, я здорово задел ее за живое», – подумал он и тут услышал сдавленные рыдания.

– Послушай, Люда, – сказал он, выводя свою спутницу из библиотеки в коридор. Он не хотел, чтобы она слышала, что происходит. – Попроси у Генриха для меня чашку чая. Такой, как я люблю. Не возражаешь?

Люда не стала спорить. Вместо этого она мягко улыбнулась и сказала:

– Я буду тебя ждать.

Покровский немедленно нырнул обратно и постучал в кабинет.

Рыдания на секунду замерли, потом возобновились, только звучали еще глуше. Вероятно, его непутевая помощница во что-то уткнулась физиономией. Он постучал снова – более требовательно.

Дверь распахнулась, и Наташа появилась на пороге – с красным носом и предательски влажными глазами. Рот у нее был испачкан помадой. И вокруг рта тоже все было в помаде. Вероятно, она забыла, что накрасила губы.

– Что вы стучитесь?! – сдавленным голосом спросила она. – Это ваш кабинет!

– Как я мог не постучать? – ехидно спросил он. – Может, вы там голая?

Она посмотрела на него надменно, но тут же глаза ее снова затуманились.

– Извините, – пробормотала она. – Мне что-то нехорошо.

– Вам нужно было поплотнее позавтракать. А вы сразу убежали.

– Не могу же я целыми днями прохлаждаться! Я ведь ваша помощница.

– Да, вы мне сильно помогаете, – пробормотал Покровский. – Что случилось вчера ночью? Кажется, вы что-то не поделили с Бубриком.

«Я не могу, не могу ему рассказать про вчерашнее, – подумала Наташа. – Ясное дело, в доме Бубрика произошло что-то нехорошее. Но я ведь не знаю точно – что. И насколько замешан в этом Генрих». На самом деле она считала, что Генрих замешан по самые уши.

– Послушайте, – Покровский подошел к ней, взял за плечи и легонько встряхнул. – Вы у меня работаете, поэтому я в некотором роде несу за вас ответственность.

Наташа встретилась с ним глазами и едва перевела дух – никто никогда на нее так не смотрел. Слишком внимательно. Слишком испытующе. Чтобы защититься, она сказала с вызовом:

– Я собиралась работать!

– Да-да. Бедная гувернантка вся в слезах запирается в комнате. Я же говорил, что меня трогают ее переживания.

– Решили утешить бедняжку?

– Конечно. Раз она нуждается в утешении.

– Вы про нее ничего не знаете, вы даже забыли, как ее звали!

Покровский усмехнулся и сказал:

– Я действительно не помню, как ее звали, но она совершенно точно была по уши влюблена в хозяина.

– О-о!

– Что – о? Вам это кажется удивительным? Помнится, ее хозяин ничего себе был мужчина. Как его звали, я, правда, тоже позабыл.

– Мистер Рочестер. В конце романа он стал инвалидом.

– Из-за гувернантки, я полагаю? – хмыкнул Покровский.

Они стояли нос к носу, как две собаки, и не сводили друг с друга глаз.

– Кажется, вчера ночью мы с вами случайно встретились? – спросила Наташа после трагической паузы.

– Было дело. Я на руках отнес вас в постель.

В глазах у Наташи мелькнуло что-то такое, чего Покровский не смог распознать.

– У нас был секс? – спросила она таким тоном, каким сожалеют о разбитой тарелке.

– Ничего себе, – пробормотал он. – Столько всего пережить и ничего не запомнить! Я унижен.

Наташа напряглась и попыталась порыться в памяти, но тщетно. Она вспомнила все, кроме того, как пришла домой. В этом месте была черная дыра.

– Вы издеваетесь! – догадалась она.

– С чего вы взяли? – удивился Покровский. Ему хотелось, чтобы она продолжала сомневаться.

– Я знаю, что в настоящий момент не конкурентоспособна.

– Вчера, ползая по моей кровати, вы об этом не задумывались, – снагличал он.