Витязь. Замок людоеда

— Задиристый петушок. Похоже, ты и в самом деле чего-то стоишь. Давай, выходи к свету, маркграф фон Айзенштайн. Будем знакомиться. И если твое имя мне ничего не говорит, то уверен, что о рыцаре Борне из Берлина, герб Латная Длань на черном поле, ты точно слышал.

Чтоб мне лопнуть! Вот как он прикинул, сколько мне лет, если даже лица не видел? Да и лицо у меня сейчас еще то… Только возраст определять.

Я не торопился показываться. Оно и понятно. Свои и то, когда меня увидели, едва-едва сдержались, чтоб за оружие не схватиться. Или дружно завопить: «Свят, свят, свят! Изыди!» Тьма средневековья не способствует адекватному восприятию не только инакомыслящих, но тех, кто даже внешне не такой, как ты. И рыцарство, несмотря на дворянские корни, широтой взглядов ничем не отличается от простолюдинов. Потянем еще паузу, усыпая дорожку для общения вежливостью и лестью.

— Да, рыцарь Борн, мне приходилось много хвалебных и восторженных речей о тебе слышать, — а мысленно добавил: поскольку читал Ландлэма и даже видел все фильмы. Начиная с «Идентификации». — А моя слава все еще впереди. И как знать, может, именно сегодня она родилась. Скажи, достойна ли рыцарского деяния победа, одержанная в честном поединке над Конрадом фон Ритцем?

Здоровяк помолчал немного, захваченный врасплох вопросом. Но все же нашелся и ответил довольно толково:

— Вне всякого сомнения… Если б ее не запятнало подлое нападение на замок. Ночью, без предупреждения, через потайной ход. Здесь нет доблести, маркграф. Соответственно, и чести. Так что вряд ли после этого твое имя начнут воспевать трубадуры…

И тут мне в голову пришла замечательная мысль: если комедийный герой не помог, может, имеет смысл обратиться к драме? Вернее, рыцарскому роману.

— Скажи, доблестный Борн из Берлина, а не приходилось ли тебе слышать о рыцаре, на чьем гербе изображен вырванный с корнями дуб, а девиз: Desdichado, что по-испански означает «Лишенный наследства»?

— Desdichado? — задумчиво переспросил здоровяк. — Так вот почему мне не известно имя Айзенштайна. Оно, как и все прежние, наверняка вымышленное. Тогда многое становится понятно.

— Что именно?

Мой тон мог быть и мягче, но трудно с ходу перестроиться от задиристости на смирение. Впрочем, рыцарь Борн на это никак не отреагировал. Здоровяк жил в своем мире, не обращая внимания на внешние раздражители.

— Ночное нападение. Поскольку у Лишенного наследства нет земли, а значит, и денег для найма большой компании.

Теперь я удивился.

— Почему ты решил, что у меня под рукой отряд наемников?

— А ты отрицаешь это?

— Нет…

— Еще бы… — хмыкнул рыцарь. — Мне доводилось бывать в бою вместе с Рыжим Лисом. Вот только в последний раз, когда я о нем слышал, Фридрих командовал ротой фон Шварцрегена.

— Это не расходится с правдой, — для закрепления прогресса в заключении мирного пакта пора предъявить верительные грамоты. Типа скажи, кто твой друг, и так далее… — Отто фон Шварцреген мой добрый приятель. А познакомились мы с ним при сходных обстоятельствах.

Бранденбургский рыцарь довольно хохотнул.

— Хочешь сказать, что ты и замок барона уже захватил?

— Не совсем. Обошлось поединком… — я не стал уточнять, что лже-барон Отто фон Шварцреген в результате нашей схватки покинул мир живых, а я подружился с настоящим хозяином замка Черного Дождя. Уж коль пошел обмен знакомыми, отвлекаться на нюансы не стоит. — Ты лучше вот что скажи, славный рыцарь Борн из Берлина, известен ли тебе Завиша Чарный из Гарбова, герб Сулима?

Не знаю, почему именно это имя всплыло в памяти, а не какой-нибудь Ланселот или Тристан Изольдович. Наверно, потому, что приключения завсегдатаев Круглого стола — чужая история. А этот польский рыцарь реально с крестоносцами воевал. И османами тоже.

— Слыхал… — в голосе здоровяка появилось уважение. — Даже имел честь скрестить с ним копья на турнире в Кракове. Знатный боец. Дважды мы ломали копья, а за третьим разом он ссадил-таки меня с седла…

Угадал. Отлично. Теперь надо развивать успех. Пока Борн не спросил, как и где мы с Завишей познакомились.

— А история Юранда из Спыхова и его дочери тебе ведома?

Теперь рыцарь ответил не так быстро, а когда заговорил, в голосе его звучало сомнение.

— Да… Что-то такое оруженосцы говорили. Но сколько в том правды? Я не был знаком с Ротгером, или с Готфритом и Денвельдом,[46] которые упоминаются в той истории с Юрандовной. Зато знаю много других храмовников. И все они достойные рыцари, никогда не замаравшие чести ордена.

— И Конрад фон Ритц среди них?

Борн из Берлина ответил не задумываясь:

— Несомненно! Если и есть кто благочестивее фогта Розиттен, то я о таком не слышал. Разве только Его Святейшество Папа Римский и Гроссмейстер.

Плохо. Неужели я и в самом деле промахнулся с обвинением?

— А если я скажу, что Конрад почти полгода силком удерживает в замке чужую невесту, взятую разбоем прямо из-под венца?! И не одну, а вместе с подружками. А жениху благочестивый рыцарь велел язык отрезать, чтобы тот справедливости не искал…