Витязь. Замок людоеда

— Мне б только путы чуток ослабить… Я не заяц, а лес не поле — далеко не ускачешь…

Митрофан посмотрел на меня.

— Конечно… — кивнул я и тесаком, доставшимся в наследие от первой троицы, одним ударом перерубил веревку на ногах разбойника. — Богоугодное ж дело… Зачем препятствовать? А я посплю пока. Уверен, исповедь будет длинной. Если усну крепко — до утра не будите. Умаялся чуток. После поговорим…

Потом притворно зевнул и стал укладываться неподалеку от костра, под развесистым кустом то ли молодых побегов граба, то ли орешника. Это я к тому, что не колючим.

Как только разговор зашел о необходимости уединения для дачи покаяния, решение тут же сошлось с ответом в задачнике. Уж пусть простят меня люди искренне верующие, знающие, что Христос простил даже Дисмаса[2] и Иуду, — в моем скептически настроенном разуме лесной тать никак не монтировался с раскаявшимся грешником. А вот с прожженным лжецом и хитрецом, который ради спасения собственной шкуры способен осквернить, предать даже самое святое — как под копирку.

Поэтому отыграв для виду роль недалекого лопуха и милостиво позволив парочке удалиться, я немедленно принял контрмеры. Ибо как сказано, на Бога надейся, а сам не плошай.

Выждал, когда они скроются с глаз, а потом как только мог осторожнее — раздвигая руками кусты и нижние ветки, проверяя, нет ли под ногами сухого валежника — заложил длинную дугу, пока не вышел немного впереди того места, где должна была проходить исповедь.

В общем-то, и недолго провозился, а чуть не опоздал. «Кающийся грешник» к тому времени успел уже не только как-то уговорить «исповедника» развязать руки, но также дать ему по голове и связать своими же путами. А теперь, забросив на плечо пленника, торопливо шагал прочь от стоянки. Время от времени оглядываясь назад. Опасался погони.

Напрасно. Лучше б убегал быстрее. Со спины ему точно ничего не грозило…

Не знаю, может, если бы он только попытался удрать, я разозлился бы меньше. В конце концов, обретение свободы — священное право каждого. Но то, что душегуб ни капельки не раскаялся и уходил, прихватив доверившегося ему паренька, в корне меняло дело. Это был его выбор, а я только согласился с ним. Поставив точку в общении. После такого фортеля все равно не было гарантии, что разбойник, отвечая на расспросы, опять не обманет и не предаст в самый неподходящий момент.

Ну что ж, я хоть и не «аз», но «есьм», и воздать тоже могу. По полной.

И как только разбойник поравнялся со мной, я вышел из укрытия, одной рукой аккуратно снял монашка, а второй — ухватил за шиворот и со всего маху приложил татя головой о соседнее дерево. Не щадя ни силы, ни ствол. Только хрястнуло. И ничегошеньки в моей душе при этом не екнуло и не шевельнулось. Наоборот, по сердцу, покрывшемуся ледяной коркой, пока я собирал обратно в котомку отрубленные кисти рук, словно трещинка пробежала. Тоненькая, как паутинка, а все же дышать стало немножко легче.

Митрофан слабо застонал, но в сознание не пришел. И при виде залитого кровью лица простодушного, искренне желавшего помочь незнакомцу паренька моя совесть, попытавшаяся было что-то вякать, смиренно удалилась выжидать для нотаций более подходящий момент.

Глава третья

Не зря поговаривают, что в России нет дорог, а одни только направления. Взять, к примеру, римлян. Как проложили еще во времена рабовладельческие свои булыжные «виа», так по нынешний день ими пользуются. И говоря о «дне нынешнем», я имею в виду не одна тысяча двухсот какой-то год от Рождества Христова, что сейчас на дворе, а свое родимое третье тысячелетие.

В общем, молодцы латиняне. Звериный лик рабовладельческого строя канул в Лету, даже Колизей развалился, а мостовые и акведуки в Италии и не только — остались.

А у нас хоть битым шляхом назови, хоть большаком, хоть гостинцем — все едино грунтовка. Причем лик транспортной артерии так побит оспинами рытвин да колдобин, что ровных участков раз-два и обчелся. В большинстве ям вода даже летом не высыхает. Будто подземные ключи в них выход на поверхность нашли.

Или в самом деле землевладельцы вредят? А что… На таком пути «из варяг в греки» или обратно не только товар растеряешь. Впору транспортному средству развалиться. И уж тогда ликуй да веселись честной народ, ибо что с воза упало, то пропало. В том смысле, что законного хозяина сменило.

Впрочем, мне-то что? Имущества кот начхал, да и замка рядом с дорогой тоже нет. Был да сплыл. Остался за синими горами и зелеными лесами… И это я уже не ерничаю, а заявляю всерьез. Отрекаюсь, значит, от старого мира и стряхиваю его прах с ботфорт.

После того как мой монастырский знакомец пришел в себя, выяснилось, что вторичное пленение обошлось для него без необратимых последствий. Шишка и постоянный звон в ушах не считаются… Хотя, конечно, для человека, больше полагающегося на слух, нежели на зрение, деталь весьма неприятная. Радовало только, что последствия нокаута, как правило, весьма непродолжительны. Организм молодой, восстановится.