Витим золотой

– У господина прокурора, – выступая вперед, проговорил рабочий Герасим Голубенков. У него было крупное, сморщенное лицо, на грудь легла густая, с сильной проседью борода.

– Я тебя знаю. Ты-то зачем тут? – припоминая лицо рабочего, спросил Трещенков.

– К его милости, – кивая на крыльцо, по которому уже спускался прокурор, ответил Герасим. Он был против петиции и визита к прокурору, но вынужден был подчиниться большинству.

Пошептавшись с Трещенковым, прокурор передал ему бумагу. Пробежав ее глазами, ротмистр стал подниматься на крыльцо. На лакированных ножнах его драгунской шашки играл солнечный луч. Кони беспокойно месили грязный, ноздреватый снег. Рабочие сумрачно ждали.

– Это фальшивка! – тяжело отдуваясь в рыжеватые усы, заявил Трещенков.

– Как это тоисть? – недоуменно спросил Герасим.

– А так, что написали ее агитаторы и подписались разными почерками.

– Эк чего удумал, ваше благородие!

– Неш мы какие мошенники? – послышался чей-то голос.

Делегаты стали дружно протестовать, заявляя, что подписи настоящие, поставлены самими рабочими; они считают, что члены стачечного комитета являются их избранниками и личной ответственности за стачку не несут, потому как бастует вся масса.

– Каждый рабочий у нас действует сознательно, – заявил Герасим. – Только, видно, зря мы сюда приплелись, – добавил он с горечью.

– Раз вы такие сознательные, пусть каждый рабочий принесет заявление от себя, тогда мы поверим… – предложил ротмистр. Его поддержал прокурор Преображенский.

А солнце брызжет все ярче и ярче. Над трубой прокурорского особняка вьется дымок и доносит вкусный запах рыбного пирога. Мальчишки прошли к реке и проволокли по молодому снежку большие, самодельные, с наклесками салазки. Рабочие растерянно смотрели друг на друга и не знали, как им быть. Предложение Трещенкова застало врасплох. Снова вмешался Герасим и одной фразой разрядил обстановку:

– На крючок ловите, ваше благородие.

– Молчать! Рразойдись! – рявкнул Трещенков. От его хриплого крика загудело крыльцо и даже воробьи стрельнули с оконного карниза.

Делегаты молча попятились назад, потом, круто повернувшись, скорыми шагами пошли прочь, торопясь поскорее написать свои «сознательные записки», которые помогут выручить попавших в беду товарищей. Герасим пытался на ходу объяснить им жандармскую уловку. По таким запискам, говорил он, могут арестовать еще больше людей, а бумажки эти выставят как улики, да и приписать могут все что угодно… Но старика не послушались. Рабочие чувствовали силу и решимость, сознание укреплялось единой и, казалось, вполне ясной целью – выполнением долга. Искренне поверив царскому жандарму, они наспех сочиняли заявления, в которых теперь письменно подтверждали, что выборные товарищи выполняли волю большинства и должны быть немедленно освобождены. Весть об этих злополучных записках с невероятной быстротой распространилась по всем ближайшим приискам. Первыми снова собрались андреевцы. Двигаясь по направлению к Надеждинскому прииску, они захватили с собой рабочих Нововасильевского, Пророко-Ильинского, Липаевского и Александровского приисков и уже трехтысячной массой направились дальше. Намерения у них были самые мирные, они несли требуемые ротмистром Трещенковым заявления. С обеих сторон шествие гурьбой сопровождали ребятишки и женщины. Солнце празднично освещало их яркие, цветные полушалки. Из колонны на них сердито зашикали, и они нехотя отстали. А люди продолжали шагать по снегу, слегка закопченному паровозным пеплом. Неподалеку виднелся вокзал. Группа каторжан в серых стеганых бушлатах очищала от слежавшегося за зиму снега железнодорожную насыпь. Завидев быстро надвигающуюся колонну рабочих, конвойные куда-то исчезли. Волна подхватила обрадованных каторжан и понесла дальше. Здесь был и Кодар. От возбуждения он раскраснелся, расстегнул ворот, шапка с ушами из лисьей шкуры сдвинулась на затылок, лицо сияло.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Узнав, что рабочие соседних приисков во главе с андреевцами идут освобождать арестованных товарищей, феодосиевцы тоже заволновались. У главных бараков стала быстро собираться толпа. Феодосиевцы организовались скоро и двинулись мимо казарм. К счастью, в это время на прииске оказались Черепахин, Лебедев и Кудрявцев. После собрания старост они еще не успели уехать. Медлить было нельзя. Все трое вышли навстречу движущимся толпам и решительно встали на их пути. Черепахин вышел вперед.

– Вы, товарищи, меня знаете? – начал он.

– О чем вопрос! – раздались голоса. – Еще бы не знать!

– Вы мне верите или нет? – сильно волнуясь, продолжал спрашивать Черепахин.

– Верим, верим, чего там! – Феодосиевцы хорошо знали Георгия Васильевича и относились к нему дружелюбно.

– Спасибо, товарищи, за доверие! – Черепахин снял шапку. – Раз верите, выслушайте!

– Слушаем, говори, друг, и не тяни!

– Как председатель центрального стачкома я предлагаю немедленно разойтись. Опасное вы затеваете дело, товарищи!

– Это как же так?

– Ты что, милый?

– Выходит, новую власть нажили?

– Мы же не куда-нибудь идем, а своих выручать!

– Это не выручка, а вред общему делу!