Витим Золотой (Роман 2)

- Давай, Саня, а то остынут, - сказал Петр Николаевич.

- А мне что-то и есть совсем не хочется, - снимая варежки, промямлил Санька.

- Отказываешься от пельменей? - удивленно спросил Лигостаев. Он-то уж хорошо знал, что Санька любил пельмени больше всего на свете.

- Надоели они мне что-то...

- Зачем говоришь неправду? - неожиданно и бесцеремонно уличила его Василиса. - Не хорошо так! - добавила она строго.

Чувствительный и податливый на ласку, Санька взглянул на незнакомую женщину с длинной и толстой, как у всех казачек, косой, смутился и покраснел. Сунув холодные варежки в печурку, он снял шубу и небрежно бросил ее на нары. Как будто нехотя, вразвалочку пошел к порогу и загремел рукомойником, косясь украдкой на Василисину зеленую юбку и полусапожки, в которые она успела переобуться.

Василиса подошла к парам, взяла полушубок и молча повесила его на гвоздь. Санька кашлянул и отвернулся. Все это видел и хорошо понял Петр Николаевич.

Санька не спеша вытер полотенцем руки и, приглаживая взъерошенный, еще не определившийся вихорок светловолосого чубика, сел к столу.

Василиса пододвинула ему тарелку, наполненную до краев горячими пельменями, и положила рядом с ней новенькую, недавно купленную вилку, которую она привезла вместе со своим незатейливым приданым.

- А ноготки-то у тебя, Сашенька, как у пахаря! - вдруг поймав мальчишку за руку, весело проговорила она и засмеялась. - Ты с такими ногтями и в школу ходишь?

- А я уже два дня не ходил.

- Почему? - Василиса подняла голову и взглянула на смутившегося Петра.

- Да тут мы сено возили, - кладя вилку на стол, ответил Сашок.

- Сено лошадям да коровам, а учение тебе, и пропускать школу нельзя, - отпустив его руку, твердо проговорила она.

- Он смышленый, нагонит, - заметил Петр.

- Все равно нельзя, - упрямо возразила Василиса. - У нас на прииске все учатся... Только один ленивый Кунта часто пропускает. Я в штреке работала и ни одного урока не пропустила. И даже все лето и осень училась. До полночи просижу и все выучу. Ну ничего, мы с тобой вместе учиться будем. Ладно?

- Ладно... - Санька усмехнулся и, повернув голову, глянул на Петра Николаевича.

Петр поднялся из-за стола. Сашок доел пельмени и тоже вылез. Василиса убрала посуду, тут же помыла ее и поставила на полку. Обратившись к Петру, спросила:

- А чай?

- Не хочу... Если ты желаешь?..

Василиса отрицательно покачала головой. Сашок тоже от чая отказался и прилег на нары.

- Спать хочу. - Он сыто, словно котенок, потянулся и глубоко, облегченно вздохнул.

- Ты чего тут улегся? Ступай сразу на свое место, - показывая глазами на печку, проговорил Петр Николаевич. - Чужое не занимай, - добавил он приглушенным голосом.

Санька вскочил и молча влез на печь. Василиса, приглушив самовар, вытащила из-под нар большой, с цветами таз, поставила под самоварный кран. Горячая вода шипяще и звонко ударила в днище, наполняя кухню паром.

- Поди-ка, - когда таз был наполовину заполнен, окликнул Петр Василису. Он вошел в горницу и, остановившись за порогом, поманил пальцем. Василиса, зябко вздрогнув, опустив голову, вошла за ним.

- Ты тут ложись, а я там, - показывая пальцем на кухню, сказал Петр Николаевич. - Эта постель - снохи... Ты ее убери и положи вон за голландку, туда же, где зыбка. Я для тебя другую принесу, свою... Завтра ту горницу натопим, и там будет твое место, а сегодня уж как-нибудь... развел он руками и беспомощно улыбнулся.

- Да, да! Сегодня уже поздно... - прошептала она. В звуке ее голоса и в поникшей голове было что-то застенчивое, нерешительное. - Вы скажите, где та, другая постель, я принесу...

- Это я сам сделаю.

Петр погремел в кармане спичками и вышел. Василиса быстро все устроила так, как он велел. Потом, подойдя к зеркалу, посмотрела в него, поправила выскользнувшую на висок прядку волос. За окном белела в снежном покрове сияющая звездами ночь. В сенцах глухо заскрипела дверь. Петр вернулся, притащил большую пуховую перину и две подушки в чистых, розоватого цвета наволочках.

- Ну вот, теперь сама разбирайся тут, - сказал он и положил все на высокую кровать. Постояв среди горницы и как будто не видя Василисы, задумчиво добавил: - Пойду я...

Василиса вдруг почувствовала, что ее счастье было еще непрочным... Стараясь согреться, она с головой укрылась толстым стеганым одеялом и, ворочаясь с боку на бок, не слышала, как он вошел, и только почувствовала, что около кровати кто-то стоит. Она рывком сдернула с головы край одеяла и близко увидела его темные усы и согнутую фигуру, заслонившую собою окно, в которое заглядывали одинокие, далекие звезды...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ