Витим Золотой (Роман 2)

- Вон мороз-то какой... В момент и застыли, - ответила Степанида и заплакала. - Ягнятки-то такие раскудрявенькие, сердце кровью облилось...

- Час от часу не легче, - насупился свекор. - Как это ты проворонила?

- Да утром, когда корм давала, смотрела ее. Такая была веселая и бойкая, я думала, еще дня три походит, а она в полдень растряслась...

- Говорил, что смотреть надо за скотиной, - сказал Петр Николаевич и, взяв нож, начал кромсать хлеб.

- Как тут углядишь? Скота-то вон сколько развели, а ухаживать некому. Мне не разорваться. Как хотите, папаша, я больше так жить не могу.

Степанида поставила на стол дымящийся со щами чугун и стала вынимать разопревшую говядину. В комнате аппетитно запахло варевом.

- Что же прикажешь делать? - кладя нож на стол, спросил Петр.

- Вы хозяин, папаша... - неопределенно ответила сноха и, обернувшись к Сашку, добавила: - Садись, Саня, чего ждешь...

Сашок торопливо перекрестился на треснувшую икону Николая-угодника, полез за стол.

- Выходит, мне одному больше всех надо? - поглядывая на сноху сбоку, спросил Петр Николаевич. - Ты что же - не хозяйка?

- Своих животин было за глаза, а вы еще двух кобыл приняли...

- Ну что из этого? Ты ягнят заморозила, а кобылы виноваты, - беря в руку деревянную ложку, проговорил Петр.

- Так и знала, что я же буду виноватая... На кой черт мне сдались ваши кобылы! Три раза сена кидай, поить гони да назем за ними вычисти. Сегодня с водопоя веду, а навстречу Спиридон Лучевников, остановил и говорит: "Это что, свекор-то ваш за дочь калым получил?" Вытаращил на меня зенки и хихикает. Срам один, папаша, вот что я вам скажу. И зачем вы их взяли, ума не приложу...

- А это не твоего ума дело, - угрюмо проговорил Петр Николаевич. Гнев душил его. Кусок не лез в горло. Он глотнул горячего, поперхнулся и отложил ложку.

Второй раз сегодня хлестнули его по самому сердцу. Мучительно, нестерпимо было слушать упреки снохи. А она все не унималась.

- Живу своим умом... Знали, какую брали... Что я им, рот заткну? Вся станица об этом судачит...

- А ты не слушай и не передавай мне всякие пакости! - сверкнув на нее черными глазами, резко проговорил Петр.

- Может, мне оглохнуть прикажете? - фыркнула Стешка и встала из-за стола. - Вот что я вам скажу, папаша: ежели я не хороша, уйду к маменьке с тятенькой, а вы наймите работника и одни живите, может, женитесь и свекровушку новую приведете... Силушки моей больше нету!

Степанида сдернула с головы платок, распустила длинные косы, вильнув бедрами, ушла в горницу.

- Дура толстозадая, - тихо и беззлобно проговорил Петр и поднялся со скамьи. Есть уже он не мог. Снимая с гвоздя полушубок, сказал мальчику: Ты хорошенько ешь и на меня не гляди. Мне сегодня что-то мочи нету...

Подпоясавшись синим сатиновым кушаком, Лигостаев вышел. На дворе соседский серый кот прыгнул за хохлатым воробьем и вскочил по шершавой коре на вяз. Воробей перелетел на крышу дома и, дразняще попискивая, уселся возле трубы. Петр поднял смерзшийся конский помет, кинул им в кота. Серый вскарабкался еще выше и укрылся за сухими, скрюченными листьями. Лигостаев присел на порожние конские дровни и задумался. Он понимал, что снохе действительно трудно, но не мог ей простить мелочность и вздорность. "Жениться, дуреха, предлагает... В доме-то еще ладаном пахнет", размышлял Петр Николаевич. Но в то же время чувствовал, что ему, сорокалетнему мужчине, без жены не обойтись. Докурив цигарку, он подошел к переднему возу, отпустив березовый бастрик, с силой отбросил его в сторону. Когда Санька вышел, Петр Николаевич скинул на поветь почти полвоза. Сено надо было укладывать на повети в аккуратную скирду. Санька обычно утаптывал и вершил, а Степанида принимала от Петра и подавала наверх. Сейчас она не вышла. Лигостаев несколько раз вынужден был спрыгивать с воза, взбираться по лесенке на поветь и помогать малышу.

- Придет она или нет? - спросил Петр Николаевич.

- Не знаю, дядя Петь, - неловко подхватывая духовитый пласт сена, ответил Санька. - Она вроде все плачет, - вытирая шерстяной варежкой мокрую щеку, добавил он.

- Плачет, говоришь?

- Так ведь известно - баба, - солидно ответил Санька. Работая наравне со взрослыми, он чувствовал себя мужчиной и старался говорить натуженным, хриповатым баском.

- Может, пойти и щеки ей утереть?.. Ладно, я схожу, - с угрозой в голосе проговорил Лигостаев.

Слезы снохи, которые она часто проливала без всякой причины, раздражали Петра Николаевича и выводили из себя. Слишком тяжел был сегодня день, чтобы простить и забыть Стешкину выходку. Сердце наливалось жгучей обидой. Нужен был самый малый и незначительный толчок, чтобы гнев вспыхнул и хлынул неудержимо. Повод к тому дала сама же Степанида. Накинув на голову пуховый платок, она вышла из сеней с тазом в руках, выплеснула помои у самого крыльца и, постно поджав губы, ушла обратно. Всегда терпеливый и сдержанный, Петр Николаевич тут не стерпел:

- Сколько раз говорил, не лей у крыльца всякую нечисть, не разводи заразу, так нет!