Витим Золотой (Роман 2)

- Извольте! У меня от вашего превосходительства секретов нет. Наша фирма располагает известным вам капиталом, который принадлежит частным лицам. Они являются хозяевами своего предприятия и его капиталов, поэтому вправе принимать любые решения. Не нужно этого забывать, господин директор.

- Учить простой арифметике меня не нужно, господин председатель, резко возразил Бояновский, - но вы должны помнить, что Государственному банку тоже принадлежит крупная сумма оборотного капитала.

- Это мы помним, ваше превосходительство. Тем не менее Государственный банк не является акционером нашего общества. Он только кредитор.

- А разве этого мало?

- Разумеется, это много. Но если мы вернем банку кредиты, то его миссия как контролера и участника будет закончена...

- Намерение весьма серьезное! Но для того чтобы его исполнить, надо иметь другого, не менее солидного кредитора.

- Мы найдем его, - упорствовал барон.

- Где, позвольте спросить?

- В Лондоне, - кратко ответил банкир.

- Та-ам? - растерянно протянул Бояновский.

- Да, ваше превосходительство, - подтвердил Гинцбург.

- Вы ловко это обделали, - уходя, сказал Бояновский.

Приехав в правление Госбанка, Бояновский вызвал находившегося в столице своего ставленника Белозерова.

- Вы знали, что ваш шеф затевает дела с лондонскими банкирами? когда Белозеров появился в его кабинете, резко спросил Бояновский.

- Да вы хоть поздравствуйтесь сперва, Николай Иваныч! - вместо ответа развязно проговорил Белозеров, одетый в модную, щегольскую пару. Это был уже не прежний мелкий чиновник, а некоронованный король всей приленской тайги со всеми ее золотопромышленными предприятиями. Получая от своих хозяев оклад - сто пятьдесят тысяч рублей в год, он стал владельцем собственных приисков, винокуренных заводов и богатейшего имения в Крыму.

- Извини, братец. Я в полном расстройстве. - Бояновский передал свой разговор с Гинцбургом во всех подробностях. - Ты что-нибудь знаешь об этом? - наседал он на развалившегося в кресле управляющего.

- Слыхал, Николай Иваныч, слыхал... Как же не слыхать? Дело-то вон какое задумали! - подтвердил Белозеров.

- Так, значит, знал про эту закулисную махинацию и молчал?

- Вот тебе раз! Я полагал, что вы лучше меня знаете. Вы тут в столице, а мы в тайге, - лукавил Белозеров.

- Ловко, ловко... - повторял Бояновский. - Кто же вел переговоры? спросил он.

- Масштабно шло, Николай Иваныч... - самодовольно поглаживая подбородок, говорил Белозеров. - Посредником была горнопромышленная корпорация.

- Мы будем протестовать! - категорически заявил Бояновский.

- А стоит ли, Николай Иваныч? - усмехнулся Белозеров и прищурил глаз.

- Мы этого дела так не оставим!

- Напрасно вы расстраиваетесь. Ей-ей, напрасно...

- Почему?

- Этому делу, кажется, сам министр помогал...

- Господин Витте?

- Вот именно!

- Это правда? - выкрикнул Бояновский.

- Если хотите, перекрещусь. Дело-то стоящее! Ну сами посудите: лорд Гаррис с компанией вкладывают в него почти полтора миллиона фунтов стерлингов. Это значит - пятнадцать миллионов русских рублей. Добрый куш. На эти денежки ой как можно развернуться!

- На каких же условиях? Впрочем, я сам узнаю. Теперь детали уже не имеют никакого значения. Честь имею.

Бояновский поклонился и устало опустился в кресло.

- Да будет вам, Николай Иваныч! Все останется по-старому, ей-ей, так! - успокаивал его Белозеров, понимая, что директору банка не хочется упускать из своих рук золотые дела на Лене.

- Ошибаетесь, голубчик. Все станет иначе...

- Поверьте, ничего не изменится. Да и условия подходящие, - сказал Белозеров и распрощался.

В истории Ленских приисков началась новая финансовая и политическая эра.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На прииске Васильевском, в крайней, занесенной снегом избушке тускло мерцает семилинейная лампа, едва освещающая небольшую, с низким потолком комнатку, отделенную тонкой дощатой перегородкой от комнаты хозяйки.

На лежанке уютно мурлычет серый котенок, которого Маринка подобрала осенью на улице. Оторвавшись от книги, она подкрутила побольше фитилек в лампе и, закутавшись в оренбургский платок, глубоко задумалась. Ночь длинна, тосклива - и начитаешься, если есть что читать, и наплачешься. Ожидание ребенка теперь уже как-то не радует, а страшит. После тяжких, удручающих мытарств по этапу, после арестантских камер и глумливых полицейских допросов сердце Марины как будто закаменело, ожесточилось, казалось, что счастье сверкнуло, словно капля утренней росы в цветочной чашечке, и навсегда испарилось в этой сумрачной таежной глухомани.

"А дома, в Шиханской, завтра будут праздновать рождество. Мальчишки в новеньких дубленых полушубках, в валенках, так славно пахнущих опаленной шерстью, побегут по хрустящему снегу со двора на двор и в каждой избе будут славить Христа.