Витки

"На тот случай, Энн… — подумал я, четко выделяя каждую мысль. — На тот случай, если это действительно финиш… А я думаю, что так оно и есть… Короче, я знаю, что Босс получил информацию от машин, а не от тебя… Нюхай свои цветы… Если ты слышишь меня сейчас, я совсем не так хотел уйти из жизни, раз уж пришлось бы, но я знаю, что это не твоих рук дело… Я не стану проклинать тебя — несмотря на твои второсортные иллюзии — за то, что ты составила мне не так давно компанию… Жаль, что я не могу вспомнить больше, хотя… Ты единственный человек, который меня слышит сейчас. И на этом я с тобой прощаюсь. Но хочу сказать, что Барбье для тебя не самый лучший вариант. Нюхай свои проклятые цветы…"

…Затем шум мотора стал громче, еще громче, еще… Я не сразу понял, что это звук не только моего двигателя, и лишь через какое-то время почувствовал рядом присутствие других компьютеров, работающих. Затем мою машину обогнали тени. Затем резко толкнули…

Охваченный паникой, я потел и задыхался от страха, но, когда тени сравняли скорость и первый грузовик ткнулся в борт моего, до меня наконец дошло, что происходит.

Вслед за моей с трассы сошли еще две машины, настигли меня и теперь шли вровень. Та, что приблизилась справа, с лязгом и скрипом притерлась бортом к моему грузовику. Тут же нас толкнули с другой стороны. Металл скрежетал и гнулся, а у меня в голове, словно метеоры, проносились фрагменты недавнего сна, оставляя за собой клубящиеся следы страха.

Вид через лобовое стекло сменился… Огонь проник в кабину… Теперь я уже ехал не вниз по склону холма, теперь меня повернули. Словно двое слонов, помогающих раненому товарищу, два грузовика меняли мой курс, отворачивая от поджидающей у основания холма смертоносной каменной гряды.

Какое-то время я выиграл, но проблемы это не решило, потому что пламя по-прежнему наступало. Надо было выбираться из кабины. Это означало прыгать, а я прекрасно понимал, что, спрыгнув на такой скорости, разобьюсь насмерть.

Я выглянул налево. Грузовик с этой стороны уже отошел чуть в сторону и теперь толкал только тот, что справа. Всего метра полтора, может быть, отделяло меня от машины слева. Когда она толкнула мою в бок, дверца кабины у нее распахнулась, да так ее и заклинило.

Перепрыгнуть… Если получится… Должно получиться. У меня оставался только один шанс сохранить себе жизнь…

Я открыл свою дверцу, удерживая ее против набегающего потока воздуха, и осторожно развернулся на сиденье лицом к выходу. От ворвавшегося в кабину ветра пламя тут же выросло и прыгнуло мне на спину, опалив одежду. Я взглянул вниз, чего делать совсем не следовало. Потом, с трудом оторвав взгляд от проносящейся подо мной земли, снова посмотрел на спасительную кабину машины слева. Чего я жду? Когда страх съест последние остатки решимости? Выбора действительно не оставалось. Я внимательно посмотрел, за что можно ухватиться руками, и прыгнул.

…Ливень. Скрежет днища, когда машина клюнула носом… Крик матери… Грохот удара… Мрак, бесконечный мрак, который все не проходил и, казалось, никогда не пройдет…

Мрак.

Безмолвие.

Мрак и безмолвие.

А в самом центре этого мрака и безмолвия — боль. Моя голова…

Время от времени боль чуть отступала, и возникали ощущения — разум мой словно существовал сам по себе, плавая в каком-то дурмане отрешенности. Это чувство не вызывало протеста — все, что заглушало мысли, я мог только приветствовать.

Мне казалось, что я лежу на спине в каком-то помещении, хотя полной убежденности у меня не было. Кроме этого смутного ощущения и боли, я ничего не чувствовал. Однако позже мне начало казаться, что моя голова лежит на подушке.

Я попытался крикнуть и ничего не услышал.

Очень долго меня не оставляло подозрение, что со мной случилось что-то совершенно ужасное и несправедливое.

Как долго?

Дни? Недели? Я не понимал даже этого и только чувствовал, что времени прошло очень много.

Мысли мои снова и снова возвращались к аварии. Может быть, такова смерть? Этот бесконечный дрейф сознания в черной безмолвной пустоте, сохранившей лишь боль расставания с жизнью? Порой я действительно в это верил. Но иногда вдруг чувствовал как мне на лоб ложится чья-то невидимая рука.

Видеть…

Может, я ослеп? И оглох? От этих мыслей хотелось кричать. И если я кричал, то все равно ничего не слышал.

Мрак и безмолвие.

Постепенно боль унялась. А тому времени я уже прошел через периоды паники, кошмарной иррациональности, уныния, летаргии, отчаяния. Случалось, я не мог догадаться, когда сплю, а когда бодрствую. Я знал, кто я, но не понимал, где нахожусь и сколько прошло времени.

Все это изменила пища. Зачем нужна пища бесплотному духу? Мне осторожно открывали рот и вливали туда — видимо, из пластиковой бутылки бульон. Я давился, какое-то время задыхался, но в конце концов глотал.