Витпанк

Выяснение истины относительно судьбы Сисси не породило во мне решимости убить Абалена — оно лишь углубило ее. Я едва ли уделил ей хоть одну мысль с тех пор, как лейтенантик использовал меня в качестве подсадной утки, но затем в одной из бумажных груд я обнаружил список призывников, набранных в «Диалтоне»; призывники были аккуратно разделены по полу и национальности, но сами имена были зашифрованы. В списке была только одна женщина-канадка. В тот момент я осознал, что прошло уже несколько недель с тех пор, как я думал о Сисси, и почувствовал себя на верхушке стены боли, настолько высокой, что было невыносимо смотреть вниз. Поэтому я вновь вернулся к работе и вскоре наткнулся на зашифрованный список распределения койко-мест — он был почти идентичен списку призывников, но несколько женских имен отсутствовали, включая единственную канадку.

Складывать вместе два и два — это то, чем я занимаюсь. В тот момент я не мог остановить себя. Сисси и еще некоторое количество молодых беззаботных трастафара были призваны служить Коммуне весьма специфическим образом — это была служба такого рода, который требует скорее будуара, нежели койки.

Вплоть до этого момента я пытался разработать такой план, где с Абаленом было бы покончено, а я сам выбрался бы целым и невредимым. Но увидев этот второй список, я почувствовал, как ко мне возвращается тот ирреальный, не заботящийся о предосторожностях фатализм, который охватил меня, когда я вышел на середину улицы, таща сумку с боеприпасами. Абален умрет, и я умру вместе с ним.

Свобода передвижения, которую обеспечивало мне покровительство Абалена, предоставила мне также все необходимые возможности, чтобы ввести в базу несколько свежих рапортов с различных терминалов и автономных клавиатур, не защищенных паролями, используя идентификационные номера, почерпнутые мной из тех нецензурированных рапортов, что выдал мне Абален. В этих рапортах не было ничего бросающегося в глаза, никаких, боже упаси, прямых намеков; я даже умудрялся имитировать ужасающую грамматику, которой пользовались некоторые из агентов коммунаров. Кроме того, большую часть информации, которую я вкладывал в них, было легко проверить, поскольку все это было попросту списано мной из других источников или представляло собой мои собственные, уже подтвержденные умозаключения относительно того, чем занята другая сторона. Именно так и нужно проворачивать такие дела: следует говорить как можно больше правды, чтобы немногочисленные крохи измышлений прошли более или менее незамеченными.

Именно более или менее — до тех пор, пока кто-нибудь не решит, что все эти деревья должны что-то значить, и не приостановится, чтобы увидеть лес. Я нисколько не сомневался, что в этой революции, как и во всех прочих, имеется свой процент любителей считать деревья.

Впрочем, должен признаться, что к концу второй недели я уже довольно сильно нервничал. Приятно думать, что знаешь свое дело и что результат твоей затеи вполне предсказуем в пределах твоего опыта. Однако любое дело несет в себе опасность полного провала — а если бы рухнуло это дело… Думать об этом было невыносимо.

Так что я был более чем немного испуган, когда однажды поздно вечером Абален ворвался ко мне в кабинет с таким видом, словно только что выяснил, что капитализм действительно является наиболее эффективной экономической доктриной.

— Нам нужно уходить, вам и мне, — сказал он.

— Куда уходить? — спросил я. Я не ожидал снова увидеть его — собственно, я надеялся прочитать в следующей пачке коммунарских пресс-релизов его некролог.

— Позже объясню. Только возьмите свой блокнот. — Он отключил мой электронный блокнот от питания, отсоединил кабели и вручил его мне. — Он нам понадобится, чтобы пройти через заставы.

— Через заставы?

— Не разыгрывайте болвана; делайте, как я сказал! — В Абалене, по-видимому, проснулся буржуа-солдафон, которого я всегда в нем и подозревал. — Мне еще нужно кое-что сделать. Встретимся в вестибюле через пять минут. И лучше будьте там, Розен, или я позабочусь, чтобы вас пристрелили.

Как правило, я не так уж медленно соображаю. Полагаю, только полная уверенность, что я покончил с Абаленом, помешала мне сразу понять, что произошло на самом деле: этот мерзавец как-то пронюхал, что ему собираются предъявить обвинение, и решил убраться подальше от своих frères, пока они не отделили его голову от плеч… или каким еще там образом они отправляли на тот свет тех, кто больше не удовлетворял представлениям Коммуны о проецировании прошлого в будущее.

Впрочем, я оставался вне игры не более чем какую-нибудь минуту. Мой род занятий приучает думать на ногах, и я оказался на своих почти мгновенно. Я проскользнул в кабинет Абалена и принялся распихивать себе по карманам все, что лежало на поверхности, не забыв прихватить и его электронный блокнот — он, разумеется, был заперт, но в моей голове быстро складывался план, как с этим справиться.