Витражи резных сердец

Фейерверки озаряют небо алым, затем – синим, а завершаются золотым. Это золото отзывается в душе Торн, успокаивает. Наверное, золотой – ее любимый цвет, хотя она никогда всерьез не задумывалась, что предпочитает. В караване никто не выбирает; берут то, что выгоднее.

Дело не в том, что золото напоминает о роскоши. Здесь оно значит так мало, когда гораздо ценнее античные монеты забытых времен. Говорят, на светлых землях золото ценят, используют его в украшениях и чтобы делать деньги. Она не знает наверняка; о светлой земле у них есть только слухи.

Всю ее жизнь караван скитается по побережью, от одного Нерушимого города к другому. Здесь не бывает утра и не бывает полноценной ночи. Только, как говорят гости из-за моря, «вечный угасающий вечер».

Настоящая ночь – она дальше. В глубине земель. Там, куда никто не решится идти, будучи в здравом уме.

– Ты никогда не думала, что это обидно? – внезапно раздается справа. Но Торн не так просто застать врасплох. Не с ее чутьем. – Что наш мир греют два солнца, но нам, здесь, не достается ни лучика?

Она оборачивается на звук. Бегло улыбается. Молли никогда не здоровается, это не в его духе; ему гораздо проще приходить и уходить легко, будто бы он всегда рядом. Как и Торн, он арлекин, жонглер, акробат. Как и Торн, он тихий, изящный.

Как и Торн, он полукровка. Но его смесь приемлема, в отличие от ее.

– Не ной, – она слегка толкает Молли плечом. – У нас есть свет. Мы не в лесу, по крайней мере.

Молли улыбается и легко приобнимает ее за плечи. Он самую малость выше, но всегда укладывает свои фиолетовые волосы высоко, чтобы получались рога или уши – Торн не уверена наверняка, что именно. Знает только, что он должен был выглядеть, как те красивые иллюстрации реликтовых принцев из леса, про которых они читали еще в детстве.

Реликты в этих старых сказках всегда прекрасны, но стоит увидеть плоды их набегов вживую, как реакция у людей почему-то резко меняется.

– Знаешь, говорят, – мечтательным тоном рассказчика начинает Молли, упираясь подбородком в ее острое плечо. Его смуглая рука так контрастно смотрится на ее светлой рубашке, рядом с белой кожей ее рук. – Говорят, что реликты сделали это намеренно. Что они изгнали свет прочь с этой половины мира, украли солнца, чтобы вершить свое зло в полной темноте.

Он косится на Торн с ехидным выражением и лучезарной улыбкой. У него такие мерцающие золотые глаза.

Она любила золото не из-за роскоши, которой у нее никогда не было. Она любила золото, потому что всегда ощущала этот цвет родным.

– Им не нужна кромешная тьма, чтобы «вершить свое зло», Молли, – говорит она осторожно, снимая его руку с себя. Она, Торн, живое тому доказательство.

Молли, кажется, понимает, что ступил на спорную территорию. Мнется, улыбается неловко. Он всегда улыбается, когда растерян.

– Слушай, это правда? Что реликты украли твою мать в Темный лес?

И вот оно. Вот оно, всегда. Это любопытство. Хорра пресекала все попытки расспрашивать, но слухи ползли всю ее жизнь, и неловкие попытки замалчивать и запрещать поднимать эту тему никак не помогали. Даже наоборот. Всю жизнь Торн только и делала, что слушала домыслы о себе, один другого отвратительнее.

– Украли, – кивает она. Это не сюрприз, такое происходит время от времени. Юноши и девушки, иногда неосторожные и всегда миловидные, привлекают внимание голодных и кровожадных хищников, жаждущих веселья. Что происходит дальше, вряд ли трудно угадать.

Молли всматривается в ее лицо очень внимательно. Он унаследовал от своей матери-раа не только яркие цвета, но и эти нежные черты лица, делающие его почти кукольным. Торн внезапно ощущает себя угловатой и некрасивой.

– Прости. Не хотел влезать. Просто мне любопытно, мы же партнеры, а все эти слухи… не хочу путаться во вранье и домыслах.

От его слов зарождавшееся раздражение слегка угасает, и Торн отвечает на его взгляд. Ей панически хочется поправить шапку.

– Да, они ее украли, когда она собирала травы. Они развлекались с ней несколько месяцев, а когда от нее не осталось ничего интересного, ее выбросили на обочину, где поисковая группа Хорры ее нашла. Ее похоронили под золотым кленом. Вот и вся история, Молли, ничего интересного.

В свете лиловых фейерверков он и сам кажется принцем со сказочных страниц, с этими витыми рогами, пусть и в дешевых, но золотых украшениях. Когда он кивает Торн в знак благодарности, маленькие колокольчики в его высокой прическе мелодично дополняют тишину между вспышками.

У него на языке вертится какой-то еще вопрос, и это ясно. И он решается.

– Это правда, что ты родилась, когда она уже была мертва?

Торн застывает, словно каменеет.

– Я имею в виду, эти слухи… говорят, ты выкопала себя из ее могилы. Что ее закопали беременной, а ты выгрызла себе путь из нее, а потом вылезла из земли, и когда Хорра пришла проведать могилу… – Молли запинается, встретившись с ней взглядом. Она видела этот страх сотни раз, но сейчас ей плевать.

Раз за разом, одно и то же. Эти слухи.

«Чудовище, – говорят они. – Выродок».