Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

К примеру, одна подборка документов 1932 года показывает, как ВОКС содействовал ОГПУ в отслеживании передвижений иностранцев, включая их визиты на образцово-показательные объекты, а также составление графиков и планов прибытия и экскурсий для отдельных иностранцев на предстоящие месяцы^{175}. Кроме того, некоторые уполномоченные ВОКСа за границей, как и другие служащие советских международных культурных организаций, участвовавшие в шпионаже, являлись резидентами НКВД. Что касается условий работы органов госбезопасности, молодой Советский Союз при вербовке иностранцев в качестве тайных агентов пользовался уникальными преимуществами, поскольку многие потенциальные шпионы были готовы к сотрудничеству по идеологическим соображениям, не требуя материального вознаграждения. Историк искусства и старший профессор знаменитого Тринити-колледжа в Кембридже Энтони Блант, агентурная сеть которого включала Кима Филби, был завербован после опубликования восторженного отчета о поездке в СССР под эгидой «Интуриста» в 1935 году, во время которой он и был замечен служащими агентства^{176}.

Каменева уверяла ЦК в 1928 году, что вся сколько-нибудь значительная работа ВОКСа всегда заранее согласовывается с партийными инстанциями и ОГПУ^{177}. И на организацию визитов иностранцев, и на их общение между собой внутри советского пространства участие службы госбезопасности оказывало воздействие, особенно в 1930-е годы. «Они» все выглядели и были одеты практически одинаково, как вспоминала впоследствии диссидентка Раиса Орлова — в те годы «правоверный» представитель поколения 1930-х, подававший надежды партийный интеллигент (ее семилетняя служба в англо-американской секции ВОКСа была тогда в самом начале). Конечно же, она говорила о чекистах. Орлова и ее сотрудники, как она сама вспоминала, научились определять «их» как тип людей. «Они» всегда были там, где находились иностранцы, и все хорошо понимали, что любые документы о разговорах с иностранцами передавались в НКВД. Воспоминания Орловой были написаны уже после Большого террора, но нужно отметить, что задолго до него сотрудники ВОКСа, а также многие советские служащие, интеллигенция и простые граждане, контактировавшие с иностранцами, уже были вынуждены корректировать свое поведение из-за постоянной повышенной активности чекистов в таких ситуациях.

С другой стороны, иностранные гости, особенно сочувствовавшие большевикам, едва ли были способны осознать масштаб усилий, которые предпринимались спецслужбами для наблюдения за их действиями. Американский писатель Теодор Драйзер, посетивший СССР в конце 1927 года, сильно невзлюбил одного служащего ВОКСа, охарактеризовав его в своем дневнике как «дипломата, который одновременно и шпион, и своего рода сторожевой пес». Драйзер жаловался на то, что в Ленинграде он был постоянно окружен «людьми ВОКСа», везде сопровождавшими его, из-за чего любой «дурак», оказавшийся рядом с писателем, мог получить ложное представление о собственной значимости^{178}. Испытанный ветеран Народного фронта Ромен Роллан имел достоверную информацию о советской жизни от своего приемного сына Сергея Кудашева, продолжавшего учиться в Московском университете, после того как Мария Кудашева вышла замуж за Роллана. Даже после того как Кудашев сообщил Роллану, что раздосадован постоянным присутствием милиционера, следовавшего за Кудашевым вокруг виллы Горького, писатель все еще не решил, расценивать ли это как слежку за их семьей или как ее охрану^{179}. Поскольку роль советской тайной полиции постоянно дискутировалась в кругу западных наблюдателей, то Сидней и Беатрис Вебб выдвинули идею, что «конструктивная работа» НКВД в его образцово-показательной коммуне по перевоспитанию малолетних преступников в Болшево перевешивает весьма прискорбные, но необходимые репрессивные меры^{180}. Находясь на другом полюсе этого спектра мнений, американский инженер Зара Уиткин, сталкивавшийся с чекистами во время работы в СССР в начале 1930-х годов, настолько проникся мыслью об их всесильности, что даже свою любовную неудачу в отношениях с актрисой Эммой Цесарской расценивал как провокацию НКВД, хотя сама актриса позже объясняла это совсем иными причинами^{181}.