Вице-император. Лорис-Меликов

В конце концов пришлось обращаться с ходатайством к самому императору, чтобы Военное министерство удосужилось-таки пересмотреть смету расходов на Кавказский корпус и удовлетворило ходатайства его главнокомандующего. Только 27 сентября 1857 года князь Барятинский смог, наконец, поздравить генерал-майора Лорис-Меликова с высочайше утвержденным назначением состоять при Отдельном Кавказском корпусе. Однако ж дела никакого предложено не было. И еще полгода полный сил молодой честолюбивый генерал четырежды в неделю посещал наместника и не получал от него никаких поручений.

В ленивых и беспечных юнкерах об этом даже мечталось: носить генеральские пышные эполеты, получать жалованье и ничегошеньки не делать. Так то в юнкерах! А каково в лучшие и самые деятельные и – что там говорить – тщеславные годы, когда вся Россия бурлит горячкою реформ и новых веяний, быть обреченным на преждевременную пенсию не пенсию, отставку не отставку… Одна радость – много и упоенно читал, благо литература русская переживала расцвет немыслимый, и каждый номер «Современника» и «Отечественных записок» являл собою событие в общественной жизни.

Наконец, 30 апреля 1858 года после стольких лет ожиданий генерал-майор Лорис-Меликов назначен был начальником правого фланга Лезгинской линии. Слава Богу, дождался! Ну, держись, Шамиль, идет наш Лорис! Неделю не выходил из Главного штаба, разрабатывая с Милютиным планы будущих операций, щедро одаряя дельными своими советами и другие направления боев, не только на своем фланге. Дома была веселая суета, Нина, беременная первым ребенком, оставила свою естественную в таком положении раздражительность и хлопотала в сборах.

13 мая утром молодой генерал распрощался с домашними – дорожный экипаж со скарбом был наготове, последний поцелуй… И входит адъютант князя Барятинского ротмистр Николаев, запыхавшийся и смущенный.

– Его сиятельство просит к себе. Как есть, даже в дорожном платье.

«С какой, интересно, стати? Я же вчера вечером был у него, откланялся, князь благословил меня… Поделать нечего – с главнокомандующим не спорят».

Все же являться к наместнику в дорожном костюме Лорис-Меликов счел для себя неприличным, быстро переоделся, поехали. Дорогой не утерпел, спросил-таки:

– А ты не знаешь, приятель, зачем я понадобился князю?

– Не знаю, генерал. Только выехали б вы на полчаса пораньше, мне б пришлось в эту жару загонять лошадей и мчаться за вами.

– Ах, все равно, через минуту и сам все узнаю. Только сдается мне, что вы, ротмистр, мой черный ворон. И число сегодня тринадцатое… Нет, не жду я от этого свидания с князем ничего хорошего.

Князь Барятинский нетерпеливо мерил шагами свой кабинет. Он явно куда-то торопился, был в белом своем мундире, с шашкою, папаху держал в руке.

– Очень хорошо, Михаил Тариелович, что вы не успели уехать. К сожалению, я очень тороплюсь по срочному делу и не могу вам толком объяснить, но вам надлежит ехать не на Лезгинскую линию, а в Сухум-кале, вы назначаетесь пока исполняющим должность начальника войск в Абхазии и инспектором линейных батальонов Кутаисского генерал-губернаторства. Все, извините, генерал, больше ни минуты времени не имею. Выезжайте немедленно, на месте разберетесь.

Тысячи вопросов, возражений – да так и застряли в горле. Князь недвусмысленно посмотрел на часы, давая понять, что и секунды истекли. Обескураженный, Михаил Тариелович вышел из кабинета.

Адъютант главнокомандующего был в прихожей, генерал с грустной улыбкой посмотрел на него.

– Ах, ротмистр, я ж говорил вам, что вы мой черный ворон. Так оно и вышло. Знаете, зачем меня вызывали?

– Да нет же, я вам и в дороге сказал, что не знаю.

– Ах да. Так вот, меня назначают в Абхазию.

– Ну так что же?

– Как что? И без того ни я, ни жена моя не можем отделаться от лихорадки; я радовался – на Лезгинской линии прекрасный климат, минеральные воды. Места мне известные, и дело хоть и жаркое, но ясное мне как день. А в Абхазии самый рассадник лихорадки, а потом… И вообще скверно. – Генерал махнул рукой в горькой досаде.

– А что же вы, ваше превосходительство, не объяснили всего этого самому князю? Нельзя ж, в самом деле, больного человека посылать в малярийный рассадник.

– Я и хотел, да времени не было – главнокомандующий уезжает куда-то, он уже при шашке, с папахою, извинился, что не может уделить мне более минуты… Да что ж теперь делать, такова судьба. Прощайте, мой черный ворон!

Уходя, Лорис-Меликов, погруженный в свою печаль, глаз на черного ворона не поднял. И напрасно. Он бы увидел немалое изумление на лице ротмистра Николаева, еще не научившегося скрывать своих чувств. Князь Барятинский, посылая его вдогонку за Лорис-Меликовым, был одет по-домашнему и, насколько было известно адъютанту, никуда не собирался. А тут – уезжает, и спешно, а я ничего не знаю.

Николаев отыскал Никиту, камердинера князя:

– Скажи, любезный, едет ли куда-нибудь князь?

– Нет, ваше благородие, – отвечал Никита. – Вроде надумал было что-то, оделся, но ни седлать, ни закладывать не приказывал. Разве что пешком?