Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Даже Теодор Вольф, стоявший на противоположном от меня политическом полюсе, писал в «Berliner Tageblatt», что в умерен– ных и либеральных кругах существует заметное сочувствие к моему правительству. Но он же задавал вопрос, каким образом может эта симпатия быть преобразована в поддержку на выборах. Всякий, кто хотел голосовать за меня, должен был одновременно вкусить от кислого националистического яблока, а это, указывал Вольф, могло оказаться слишком высокой ценой. Можно почти не сомневаться в его правоте. Если бы наша консервативная партия была умеренной и прогрессивной, для громадного количества людей оказалось бы намного проще оказывать ей поддержку и служить опорой моему правительству. Но любая попытка изменить ее характер разбивалась о «скалу» личности Гугенберга. Казалось вероятным, что даже партия центра на этот раз потеряет часть голосов. Каждый, кто хотел бы поддержать мое правительство, был вынужден голосовать за партию немецких националистов. Между тем, если бы нам удалось отнять у нацистов пятьдесят или шестьдесят депутатских мест, это лишило бы их ключевой позиции и угроза их возможного союза с коммунистами могла быть устранена.

Нельзя сказать, что мы вовсе не добились успеха. Нацисты потеряли на новых выборах 35 мест, но и тех 195 мандатов, которые у них остались, по-прежнему хватало для того, чтобы они имели право принимать участие в любом коалиционном правительстве большинства. Сложившаяся ситуация была действительно очень серьезна, продолжение политической жизни в рамках веймарской конституции становилось делом весьма проблематичным. Потеряй нацисты еще какое-то количество голосов и появись возможность создать правительство без их участия, тогда, может быть, и существовал бы шанс на продолжение инициированной мной политики. Но на деле вышло, что социалисты получили 121 место, коммунисты – 100, партия центра – 70 и немецкие националисты – 51. «Staatspartei» – бывшая демократическая партия – сохранила только двух своих депутатов.

Когда эти результаты стали известны, моей первой мыслью было узнать, какое впечатление они произведут в других европейских странах. Двумя днями раньше я проводил пресс-конференцию, на которой в очередной раз повторил те положения, принятия которых мне не удалось добиться в Лозанне. Существование сильного германского правительства было важно не только для самой страны, оно одновременно являлось определяющим фактором поддержания мира в Европе. До тех пор, пока нацистская партия может паразитировать на народном негодовании, вызванном дискриминационными статьями Версальского договора, Германия будет лишена надежды на нормальную политическую жизнь. Спустя три года Гитлер организовал сильную центральную власть другого типа, которая не имела ничего общего с теми принципами, которые отстаивал я. И он смог тогда получить все то, чего другие государства ни в коем случае не были склонны уступить мне или моим предшественникам. Но к тому времени они сами уже не могли управлять ситуацией.

Я приступил к первой серии консультаций с руководителями политических партий. Социалисты вообще не пожелали начинать вступать в переговоры. Доктор Каас от имени партии центра заявил: «Единственный выход из возникшего теперь неприемлемого положения заключается в создании правительства, которое, защищая права президента и располагая полнотой власти, восстановило бы нормальные отношения с народными представителями и обеспечило создание парламентского большинства, как того требует ситуация». Но со мной его партия сотрудничать отказалась.

Упомянутое Каасом большинство можно было создать только при участии нацистов. Гитлер же, со своей стороны, принял решение обойтись без парламентского большинства. Но историкам, возможно, будет интересно узнать, что партия центра в этот критический момент рассматривала создание кабинета, возглавляемого Гитлером, как единственный возможный выход из impasse[103]. Я не в состоянии понять, каким образом этот факт можно примирить с утверждением, что именно я и есть тот человек, который привел Гитлера к власти.

Так или иначе, но я должен был иметь с ним дело. После нашей встречи в августе мне пришлось для этого отбросить в сторону личную неприязнь. Вот что я писал ему:

«Когда я 1 июня был назначен главой президентского кабинета, это было сделано в предположении, что будет предпринята попытка объединить все патриотические силы в стране. В то время вы приветствовали решение президента и обещали такому кабинету свою поддержку. После выборов, состоявшихся 31 июля, была сделана попытка объединить эти патриотические силы в коалиционное правительство, но вы поставили условие, что такая коалиция должна быть сформирована под вашим руководством. По известным вам причинам президент не счел возможным предложить вам пост канцлера…