Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Когда телефон снова подключили, мне позвонил Геринг. Он имел наглость поинтересоваться, почему я не явился на заседание кабинета. В виде исключения я ответил ему в весьма недипломатичных выражениях. Он выразил изумление по поводу того, что я до сих пор нахожусь под арестом, и извинился за этот «недосмотр». Вскоре после этого охрана была снята и я получил возможность немедленно отправиться в рейхсканцелярию. В то время я все еще надеялся, что Гиммлер провел операцию в помещении моего ведомства под предлогом нашей вовлеченности в заговор Рема, и был настолько неразумен, что считал Гитлера непричастным к этим событиям.

Я застал его как раз перед началом заседания, на котором он намеревался дать отчет о событиях предыдущих нескольких дней. Он предложил мне занять свое место, но я отказался и попросил его переговорить со мной наедине. В соседней комнате я с раздражением рассказал ему обо всем происходившем вокруг меня и потребовал проведения немедленного беспристрастного расследования действий, предпринятых против моих служащих. Я сказал ему, что прошение об отставке, поданное мной 18 июня, должно считаться окончательным, в связи с чем я отказываюсь принимать в дальнейшем какое бы то ни было участие в деятельности правительства. Кроме того, я настаивал, чтобы о моей отставке было объявлено немедленно, в чем он мне отказал. «Положение достаточно серьезно, – сказал он, – и я смогу сообщить о вашей отставке, только когда все успокоится. А тем временем я бы просил вас присутствовать на заседании рейхстага, когда я буду публично отчитываться в своих действиях». Я ответил ему, что не может быть и речи о том, чтобы я появился вместе с правительством на министерских скамьях.

На этой ноте мы с ним расстались, и я прямиком поехал в строго охраняемое министерство обороны на Бендлерштрассе, чтобы встретиться со своим товарищем Фричем. Его адъютант, мой давнишний знакомый по увлечению стипль-чезом, поглядел на меня так, будто увидел призрака. «Великое небо, сударь, что с вами произошло?» – спросил он. «Как видите, я все еще жив, – ответил я, – но тем не менее это Schweinerei необходимо прекратить».

Фрич казался чрезвычайно подавленным. Он рассказал мне, что Шлейхер и его жена застрелены и что армию продолжают держать в полной готовности, но опасность путча штурмовых отрядов уже как будто миновала. Я поинтересовался, почему вооруженные силы не вмешались и не объявили чрезвычайное положение. Два их генерала были убиты, а сотни людей, которые наверняка не имели никакого отношения к заговору штурмовиков, расстреляны или арестованы. Вне зависимости от того, существовала ли настоящая угроза безопасности государства, армия и полиция, как силы, призванные охранять закон и порядок, без сомнения, были в состоянии подавить любой мятеж. Казалось невероятным, что в цивилизованном государстве армия может спокойно наблюдать за подобной кампанией убийств. Я прямо спросил у Фрича, почему он не принял на себя обязанностей главнокомандующего. Ни СС, ни штурмовики не могли сравниться с армией. Он ответил, что именно этого хотел и он сам, и большинство военных, но они не могли действовать, не имея прямого приказа от Бломберга или от Гинденбурга. Однако Бломберг был определенно против всякого вмешательства, а Гинденбург, как главнокомандующий, находился вне досягаемости и был, вероятно, неверно информирован.

Позднее я понял, что армия в целом была настроена против вмешательства. Это правда, что некоторые старшие и более умудренные опытом генералы, такие, как Фрич, Бек, Хаммерштайн, Бок, Адам, Клюге и Клейст, были встревожены путчем и отнеслись к нему отрицательно. Манера, в которой было осуществлено подавление выступления Рема, и большие жертвы среди невинных людей были оскорблением идей законности и порядка, которые исповедовали эти военные. К тому же они хорошо понимали, что если существует возможность просто поставить к стенке и расстрелять руководителей одной из противоборствующих групп, то такая же судьба может постичь и лидеров другой группы. Но подобный образ мыслей не имел достаточно приверженцев, чтобы уравновесить общее настроение.

Когда Гитлер пришел к власти, он многое сделал для улучшения материального положения армии, и неудивительно, что тем самым он внушил к себе больше преданности, чем ее заслуживала Веймарская республика. Воспитанием и традициями офицерство было приучено держаться вне политики. Впитавшее старинные прусские правила поведения, оно испытывало отвращение к любым действиям без приказа свыше даже в том случае, когда собственные убеждения, казалось, оправдывали своеволие. Это его свойство привело и к другим трагическим ситуациям, в особенности – во время войны. Некоторые генералы видели в поддержке, которую оказывал Гитлеру Бломберг, только способ реализации интересов вооруженных сил. К этим соображениям следует добавить и то, что рейхсвер после путча значительно укрепил свои позиции благодаря нейтрализации «коричневых рубашек».