Вице-президент Бэрр

— Здешняя братия жадна, как римляне, коль скоро дело касается завоевания. Мы хотим Мексику.

— И получим ее.

— Но ведь нужна война с Испанией, чтобы сделать первый шаг…

— Сенатор, наш друг Уилкинсон выиграет нам эту войну за час. — Так я думал, все еще веря Джейми.

Из Лексингтона я верхом отправился в столицу штата, Франкфорт, где остановился у сенатора Брауна, который заверил меня, что «наш старый друг мистер Джефферсон нуждается лишь в маленьком толчке, чтобы начать войну. Только бы он знал, что таковы наши намерения».

— Мои, во всяком случае, таковы. — Миссис Браун была тверда. — Назло Сэлли Ирухо с ее испанским муженьком! Меня тошнит от этой воображалы, должна вам сказать! Подумать только, наша местная Сэлли Маккин взяла манеру говорить с акцентом, как будто она испанка.

Миссис Браун, одна из немногих жен политических деятелей, помогала своему мужу в работе. Многие считали, что из них двоих лучше бы ей быть сенатором. Ее очень любила моя дочь.

Хмельное гостеприимство Кентукки отражено в стишке, который сочинил Джон Маршалл, когда одна дама попросила его придумать строфу со словом «парадокс»:

Нам парадокс в Кентукки
Нежданный подвернулся:
Когда полки стянули,
Полковник натянулся. [86]

Из Франкфорта я проехал верхом через зеленые джунгли в Теннесси и прибыл туда 29 мая. Я направил послание генерал-майору Эндрю Джексону, командующему гражданской гвардией Теннесси, прося разрешения навестить его. И отправился отсыпаться в лучшей комнате нашвиллской гостиницы. Через час меня разбудила толпа, собравшаяся под моими окнами. Я вышел к толпе, и она бурно приветствовала меня. То, что я убил Александра Гамильтона, воспринимали здесь с явным одобрением. Здесь знали, что я пекусь о принятии штата в Союз. Кроме того, теннессийцы ненавидели Испанию, и у них, так же как и у кентуккцев, чесались руки пограбить.

Наутро меня разбудил громоподобный крик под окном. Я выглянул и увидел самого генерала Джексона на статной лошади, он ругал прогневившего его раба.

Увидев меня в окне, Джексон снял шляпу, помахал ею и вскричал:

— Клянусь всевышним, это величайший день в истории Теннесси! Черт побери, полковник, одевайтесь и спускайтесь — мы будем завтракать у меня дома.

Я поступил в соответствии с полученным распоряжением.

Джексону еще не исполнилось и сорока, а он уже был известным адвокатом (хотя он до сих пор с трудом читает и пишет) и первым представителем своего штата в конгрессе. Он пробыл три месяца в палате представителей, ушел в отставку, получил место в сенате, но не прошло и года, как покинул и сенат («Чертовски скучное место, а, Бэрр?» — сказал он мне, когда мы встретились в прошлом году) и вернулся домой, где стал членом верховного суда штата. Когда мы встретились в тот летний день, он пытался превратить свой бревенчатый Эрмитаж в особняк, абсолютно нелепый в этой дикой местности. Джексон ненавидел виргинскую хунту, однако хотел иметь точно такой же дом, как у тех джентльменов. Надеюсь только, что, если моему другу суждено возвратиться домой, он окончит свои дни не в пустом доме, как иные виргинцы, у которых в уплату долгов вывозили всю мебель.

Когда мы галопом скакали по направлению к Эрмитажу, ветер откинул назад рыжую, чистую, как конская грива, шевелюру Джексона. (Почему это у многих наших вождей были рыжие волосы? Кельтская кровь? Или в рыжем цвете таится волшебная сила? К тому же наш нынешний президент более шести футов ростом.)

Джексон прокричал мне свое мнение о дуэли:

— Никогда еще не читал столько галиматьи в газетах! Лицемерный визг! И все из-за креольского выродка, которого никто ведь не заставлял драться с вами. Можно подумать — прошу прощения, полковник, — что он был джентльменом! Знаю, вы никогда не пошли бы на это, если бы не считали, что он джентльмен, но он им не был, сэр. Он был худшим представителем нашего Союза, сэр, вы же — лучший его представитель. Вы лучше всех, и уж куда лучше малодушного труса, который ходит у нас в президентах. Я одного боюсь — нанесенный вам ущерб мы скоро поправим, — я боюсь, что дуэли запретят; и что нам тогда делать, сэр, спрашиваю я вас? Да в одном Нашвилле полным-полно типов, на которых я бы с радостью направил пистолет, хоть стрелок я никудышный. Зрение, что ли, плохое… — Тирада произносилась в такт галопу — мы скакали густым сосновым лесом по направлению к Эрмитажу.

Джексон куда более заядлый дуэлянт, чем я, в нем говорит дух жителя границы, где споры улаживаются один на один, а не в газетной полемике и не судом. Вдохновленный, как он утверждает, моим примером, Джексон на следующий год дрался на дуэли с неким Чарльзом Дикинсоном, плохо отозвавшимся о миссис Джексон.

— Вы бы оценили, полковник.

Я еще раз посетил Эрмитаж, и меня встревожило состояние хозяина, ослабевшего от ран: пуля застряла у сердца и там и сидит, ее нельзя удалять. Но он говорит всем, что его лишь «слегка царапнуло».