Вице-президент Бэрр

Тогда Джон Уикхем предложил прекратить заслушивание свидетелей. Далее, в течение двух дней, он завораживал суд, утверждая тот факт — возвращаясь к нему сотней извилистых тропок, — что нельзя совершить измену, отсутствуя в тот момент, когда против Соединенных Штатов были предприняты военные действия. Весьма существенный аргумент для моей защиты. Ведь меня просто-напросто не было десятого декабря на острове Бленнерхассета. Но конституционный опор важнее моей шеи (хотя лично я, пожалуй, придерживался иного мнения).

Уикхем сосредоточился на старой посылке о «виновности на основании косвенных улик». В чистейшем виде это выражение означает, что любой, кто сочувствовал потенциальному изменнику, виновен в той же мере, как и сам изменник, находись он хоть за много миль от того места, где затевалась война. Уикхем напомнил суду, что конституция — единственный документ, в котором измене дается точное и недвусмысленное определение. Изменник должен быть захвачен на месте развязывания войны против Соединенных Штатов. Отсутствующие лица, которые сочувствовали этому акту или даже вдохновляли его, в конституции не упоминаются и потому не являются изменниками.

Эту точку зрения следовало сформулировать с особой осторожностью, ибо Джон Маршалл ранее допустил ошибку, вынося постановление по делу Болмана — Свортвута. Хотя Маршалл не обнаружил никаких доказательств, никаких военных действий, спровоцированных на острове Бленнерхассета, он объявил — вне сомнения, желая показать Джефферсону беспристрастность суда, — что «суд не стремится утверждать, что никто не может считаться виновным в этом преступлении, если только не поднялся с оружием в руках против своей страны. Напротив, если военные действия были открыты, то есть если группа людей действительно собралась для осуществления предательских планов, то каждый, кто принимал участие в общем заговоре, пусть мимолетное, как бы далеко ни находился он от места событий, должен рассматриваться как изменник».

Мне рассказывали, что до конца дней Маршалл сожалел об этой чудовищной ошибке, вызывающей в памяти средневековую Звездную палату [99]. Вскоре ему самому пришлось признать, что, если столь широкую сеть забросить в море, в ней запутается каждый, кто имел несчастье когда-то сказать «бог в помощь» человеку, развязавшему потом войну против Соединенных Штатов.

Обвинители не торопились использовать оружие, которое вложил в их руки Джон Маршалл. Они настолько сосредоточились на доказательстве моего пребывания десятого декабря на острове Бленнерхассета, что, когда я с легкостью доказал свое алиби, их провал произвел на жюри большее впечатление, чем он того заслуживал. Им бы пришелся кстати совет успокоиться на том, что я на расстояниируководил людьми, собравшимися на острове, и на тех изменнических словах, которые я без разбора якобы наговорил разным лжесвидетелям, которых Джефферсон за деньги согнал в Ричмонд.

Теперь задача защиты заключалась в том, чтобы смягчить маршалловскую доктрину «измены, подтверждаемой косвенными уликами». Однако сам верховный судья двигался в ином направлении. Он изо всех сил пытался избежать возможной западни, которую себе устроил, сосредоточив внимание на более простой проблеме: были ли военные действия против Соединенных Штатов действительно развязаны десятого декабря, и если да, то может ли правительство представить двух свидетелей, как того требует конституция?

Рассуждения Уикхема были настолько убедительными и мастерскими, что обвинение потребовало устроить двухдневный перерыв (требование удовлетворили); оно потребовало также выслушать новых свидетелей — их выслушали, но толку от этого было мало.

Затем началось контрнаступление. Уильям Уирт втерся в историю американской прозы (но не юриспруденции), отменно красочно описав остров Бленнерхассета как истинный эдем, куда сатанинским искусителем бедного Бленнерхассета (чудовищный гибрид Адама и Евы) явился дьявол во плоти, Аарон Бэрр, намеренно и жестоко превративший в ад нетронутый райский островок. Мне рассказывали, что сие отменное словоизвержение до сих пор разучивается в школах нашей страны как образец… бог знает чего! Я подозреваю, что моя устоявшаяся мрачная репутация в этой республике почти полностью объясняется сегодня тем обстоятельством, что три поколения американских школьников знакомятся с Аароном Бэрром, зазубривая перлы Уильяма Уирта. Не так давно я имел удовольствие слышать, как одна из моих юных подопечных гордо цитировала филиппику Уирта против Аарона Бэрра, не понимая, что цветистыми гиперболическими фразами клеймит лишь доброго старого Болтуна.