Наблюдательный глаз мог бы тут лишний раз разглядеть еще одно соответствие темной линии жизни изворотливого и циничного сыщика, этакого
Петра Ивановича Рачковского — и графа Сергея Юльевича Витте…
(А злосчастные «Протоколы» значительное время спустя еще раз напомнили о себе Петру Ивановичу, когда дальний преемник его, очередной новый шеф толстокожих, как-то вечером пригласил старика, чтобы посвятил его в затейливую историю. Петр Иванович не отказал, не скрыл, что его рук проделка, обещался генералу через несколько дней прийти, доложить в подробностях все, как было, вот только в деревню на денек съездит.
В тот денек, сам того не заметив, Сергей Юльевич Витте навсегда потерял свою тень. Потому как со всеми своими прегрешениями вместе Петр Иванович в тот несчастный денек из деревни своей прямиком отправился на суд Божий, не успев до конца поделиться богатым посюсторонним опытом…
Впрочем, опыт его, видимо, не вовсе пропал для любознательного полицейского генерала. Хотя, правда, в ином сюжете. В ту же осень тот пытался умыть руки при убийстве полицейским агентом–эсером Петра Аркадьевича Столыпина.
Ни при жизни не давал противникам спуску, не прощал ничего Петр Иванович, ни, сдается, и после смерти.
Но про это ему уже было невозможно узнать.)
11. Подручный тезка
По утрам секретарь редакции «Русского знамени» являлся на квартиру к патрону в собственном его доме в Измайловской роте, где помещалась редакция, со свежими материалами для газеты, а вечером приносил уже готовые к печати. Александра Ивановича Пруссакова Александру Ивановичу Дубровину отрекомендовал сам петербургский градоначальник, одно это сразу и, казалось бы, навсегда определило между ними доверительные отношения. Поэтому глава «Союза» и поручил полному своему тезке секретарство в редакции и допустил до участия в главном совете. В одночасье же выяснилось, что обязанности новобранца- $1союзника» редакцией не ограничатся.
…Как-то вечером, не затягивая, по обыкновению, газетных дел, Дубровин попросил Пруссакова:
— Не могли бы вы, дорогой Александр Иванович, исполнить важное поручение? Знаете этот белый дом в начале Каменноостровского проспекта, по правой стороне… особняк графа Витте? Надобно раздобыть подробный план дома.
Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять нешуточность просьбы, когда простое упоминание этого имени приводит Дубровина в неистовство, и, лишь бы не произнести самому, называет он графа не иначе как Полусахалинским. Не бывало такой сходки в «Союзе», где бы Витте не поносили. Но на этот раз затевалось что-то посерьезнее криков на митингах и трескотни в чайных…
Пруссаков не скрыл удивления:
— Для какой же именно цели нужен план, Александр Иванович?
— По желанию… — Александр Иванович–старший замялся и указал неопределенно куда-то за окно, в небеса. — По желанию августейшей особы, — нашелся он наконец. — То, что высшая особа обращается к нам, большая для нас честь. Доверяет нам, а не правительству, понимаете!.. со Столыпиным во главе!..
— Доверяет, простите, в чем?
— У этого графа имеется компрометирующая переписка. Нужно его дом обыскать, чтобы изобличить его в двойственности и в предательстве!..
— Но где же его достать, этот план? — все еще недоумевал Александр Иванович–младший.
— А вот это уж ваша забота, голубчик… За доставление обещаю вам тысячу рублей!
Рассчитал верно, что подействует на тезку сильнее всяческих уговоров… Бессребреник вообще был бы белой вороной в «Союзе», Пруссаков же и в самом деле вечно нуждался.
Но на всякий случай добавил, как бы желая сбить цену или, может быть, опасаясь, чтобы не пришлось ее повышать:
— Вообще-то у нас этот план уже есть… желательно для надежности сверить. При обыске надо лучше ориентироваться, да и занять, знаете ли, входы–выходы…
Все усилия приложил Пруссаков, но, увы, так и не заслужил этой тысячи, столь нелишней ему, семейному человеку. Несмотря на свои старания, с поручением справиться не сумел…
Разговор же с патроном в памяти сохранился.
И спустя какое-то время вспомнился по, казалось бы, совсем постороннему поводу и который раз заставил вздыхать о своей неудаче.
Разбирая по секретарской обязанности дубровинские бумаги, в набросанном его рукою черновике натолкнулся на фамилию Витте. Натолкнулся, посмотрел повнимательнее и — глазам своим не поверил: речь шла о покушении на ненавистного графа как о факте, уже состоявшемся… Это явно выбивалось за рамки обычной среди «союзников» трескотни.
У него на сей раз хватило ума не выказывать излишнего любопытства. Про себя лишь подумал, что, возможно, оно даже к лучшему, что не удалось раздобыть тогда вожделенного плана.
Ну а мучиться над загадкой ему недолго пришлось.