И немедля последовало назначение, неожиданное не более, нежели долгожданное… Вчера еще, казалось, немыслимая беседа с царем состоялась уже на другое утро, государь со всегдашней своей учтивостью благодарил Сергея Юльевича за изъявленную готовность и желал успеха на переговорах.
Едва возвратясь из Царского Села в Петербург, он уже обсуждал, по высочайшей воле, военное положение с великим князем — главнокомандующим.
А затем его лихорадило в течение нескольких дней той предотъездною лихорадкой, что у немцев называется
Ну а дальше был поезд в Париж вместе с Матильдой Ивановной и с маленьким внуком, гостившим у деда с бабкой на даче. Большинство делегации также ехало с ними. «Муравьевский» ее состав Сергей Юльевич целиком сохранил, не стал трогать, необходимости в том не видел, да и времени не имел… А потом, не доезжая до места, — дружная атака французских корреспондентов, выехавших им навстречу, и беседа с самым бойким из них, из парижской «Матэн», о семейной жизни, об отношении к детям… Самое большее, чего тот достиг, — снял на фотокарточку месье Витте с внуком на коленях. От политических разговоров месье артистически ускользал…
На парижском вокзале дю Нор их встречала толпа во главе с российским послом, тем самым мудрым Нелидовым — вполне комильфо, — что не стал подвергать себя риску выступить в его роли. С послом рядом находился полицейский префект. Спустя несколько дней те же лица явились на проводы с другого вокзала, Сент–Лазар, на поезд в Шербур. А все это недолгое время по Парижу Сергея Юльевича сопровождала охрана на велосипедах — как недоброй памяти Вячеслава Константиновича Плеве когда‑то. Оказалось, опасаются покушения со стороны русских революционеров (Плеве, как известно, такая предосторожность не уберегла). Этим людям возможный с японцами мир, точно кость, стоял поперек горла… Французская же публика была к происходящему подчеркнуто безучастна, опрокидывая его прежние представления о парижанах. Уязвленное патриотическое чувство относило их равнодушие на счет военного краха. Правда, власти, начиная с президента Лубэ, принимали месье с теплотой и как искренние друзья России призывали непременно заключить мир. Соглашаясь с ними, Сергей Юльевич притом трезвой головой понимал: соблюдают в этом французы первым делом свой собственный интерес…
Наконец последняя рытвина на ухабистой, по–российски, дороге — непредвиденная задержка в Шербуре.
Пароход опаздывал из‑за шторма. Коротали вечер в оживленном веселящемся казино, не в игорном, разумеется, зале, но под музыку пили чай на террасе, по–семейному, допоздна, вместе с зятем и дочерью, провожавшими их из Парижа. Затем там же при казино в номерах и остались на ночь.
Океанский «Кайзер Вильгельм» подошел к берегу утром принять на борт пассажиров.
Взяв у трапа под козырек, пассажира герра С. Ю. Витте сопровождал на верхнюю палубу капитан, весь в белом, под бравурные звуки судового оркестра, завершавшего русским гимном затянувшуюся прелюдию к его путешествию в Новый Свет из старухи Европы.
4. Палубные интервью
На корреспондента лондонской «Таймс» американца Джорджа У. Смолли Сергей Юльевич произвел особенно сильное впечатление. Говоря честно, он и сам приложил к этому кое–какие старания. Так или иначе результат был достигнут, доказательством чему стали публикации этого поначалу настроенного в пользу японцев журналиста. Нет, недаром некоторые в Петербурге искренне считали Витте гипнотизером.
Вместе с коллегой по редакции сэром Дональдом Уоллесом, признанным русофилом, они отправлялись в Америку, так же как и Витте, на «Кайзере Вильгельме». Однако, в отличие от коллеги, не ожидая от переговоров никакого толка, Смолли ехал без особой охоты. Знакомый с российским политиком, сэр Дональд предложил представить коллегу, будет в любом случае любопытно. Но тот предпочел, чтобы прежде сэр Дональд прощупал почву, пожелает ли этого Витте. Симпатии Смолли могли быть ему известны.
На третье утро плавания сэр Дональд подвел его к бородатому русскому. Тот медленно привстал из глубокого кресла во весь свой впечатляющий рост и как‑то нерешительно протянул руку.
— Вы представитель «Таймс» в Вашингтоне? — спросил на корявом французском.
— Совершенно верно.
— Ваши корреспонденции не особенно приязненны России?
Смолли не удивился вопросу:
— Скорее они дружественны Японии, месье. Но должен заметить, что симпатии к России вообще наша традиция, в отличие от японофильства.