Витте

С. Ю. Витте был прав в самокритике. Чтобы это сделалось ясным, приведем и прокомментируем основные положения Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка» 17 октября, опустив преамбулу, также, впрочем, не лишенную интереса.

Этих положений три: «На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной воли нашей: 1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов. 2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и 3) Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей».

Совершенно очевидно, что, вводя в государственный строй страны элементы конституционного устройства, и прежде всего народное собрание с законодательными правами, Манифест довольно четко обозначил его пределы. Во-первых, Государственная дума призывалась не издавать законы, а их одобрять. Умеющим внимательно читать авторы Манифеста давали понять, что учреждением Думы совершенствование законодательного порядка не ограничивается. Во-вторых, выборным от народа не поручалось контролировать правительственные органы, то есть следить за тем, насколько их действия целесообразны. Они могли лишь участвовать в надзоре за соответствием этих действий закону. В-третьих, в Манифесте подчеркивалось, что право «постановки» властей по-прежнему принадлежит царю, а не делегируется Государственной думе.

Против Манифеста со столь скромными конституционными обещаниями ополчились как те, кто вообще был против какого бы то ни было движения вперед, так и те, кто предпочитал движение к будущему счастью посредством стремительных скачков.

Либералы приветствовали опубликование конституционного манифеста, но не были удовлетворены его содержанием. На банкете в помещении «Литературного кружка» в Москве на Большой Дмитровке с речью выступил П. Н. Милюков. «Уклончивость выражений самого манифеста в свете прежних высочайших выступлений такого же рода, представлялась совершенно очевидной», — вспоминал он много лет спустя, уже в эмиграции. «Я и занялся разбором того, что было обещано и что было недоговорено в манифесте. Почему манифест говорит о „скорби“ и „обете“ „к скорейшему прекращению смуты“ мерами власти, когда собираются прекратить эту „смуту“ мирным порядком? Почему даются в настоящем одни обещания, а исполнение их предоставляется в будущем „объединенному“ кабинету? Что это будет за кабинет и в чем будет состоять „объединение“? Почему понадобилось подкрепить обещания „незыблемых основ“ словом „действительное“?»¹⁶³

«Ничто не изменилось; война продолжается» — такими словами завершил подогретый шампанским П. Н. Милюков свой «разнос» Манифеста 17 октября¹⁶⁴.

День, когда российскому народу были обещаны гражданские права, а стране — конституционное устройство, Николай II считал самым черным в своей жизни. Причины, побудившие его подписать Манифест, он весьма неполно и крайне неточно объяснил 19 октября в письме своей матери — императрице Марии Федоровне: «…Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу; затем была бы передышка, и снова пришлось бы через несколько месяцев действовать силою. Но это стоило бы потоков крови и в конце концов привело бы неминуемо к теперешнему положению, авторитет власти был бы показан, но результат оставался бы тот же самый и реформы не могли бы осуществляться.

Другой путь — предоставление гражданских прав населению: свободы слова, собраний и союзов и неприкосновенность личности; кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Государственную думу — это, в сущности, и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь, говоря, что хотя он и рискованный, тем не менее единственный в настоящий момент. Почти все, к кому я ни обращался с вопросом, отвечали мне так же, как Витте, что другого выхода, кроме этого, нет. Он прямо объявил, что если я хочу его (выделено в документе. — С. И.) назначить председателем Совета министров, то надо согласиться с его программой и не мешать ему действовать.