Витте

С 1822 по 1862 год оставался в силе запрет на ввоз чая в Россию через европейскую границу. Весь чай поступал на внутренний рынок через Кяхту — торговую слободу Троицкосавского округа Забайкальской области. После отмены кяхтинской чайной монополии наступил период демократизации торговли этим популярным в России продуктом. Оптовые и розничные обороты возросли; потребителю стал предлагаться более широкий ассортимент чая. В то же самое время необычайно распространилась порча чайного продукта посредством подмешивания к нему разного рода суррогатов. «Фальсификация чая достигала в 1880-х годах благодаря высоким ценам на настоящий чай небывалых размеров. Целые деревни занимались в Петербургской губернии сбором копорского чая; кавказская брусника вывозилась десятками тысяч пудов. На западной границе спитой чай продавался по 50 копеек за 1 фунт», — писал современник, 20 лет проработавший таможенным чиновником в чайном деле⁴⁷.

Лабораторные анализы чаев показали, что для подмесей и подделок байхового чая широко использовались листья шиповника, земляники, кавказской брусники, «иван-чая», или кипрея, ясеня, клена, рябины, ивы, тополя, осины, боярышника, бузины, а также листья уже спитого чая. Для окрашивания подмесей умельцы применяли такие составы: берлинскую лазурь, жженый гипс, хромовокислый кали, свинец, мышьяковистую медь, графит, индиго, известь, углекислую магнезию, лакмус и др. Чтобы состав имел соответствующий аромат, в качестве отдушки употреблялись пахучие цветы. Обработка спитого чая включала в себя также придание ему характерного вяжущего вкуса. С этой целью его спрыскивали отваром веществ, содержавших дубильную кислоту, а чтобы листья скручивались при сушке, использовалась аравийская камедь либо крахмальный клейстер. В Москве центром чайных фальсификаций сделались Рогожская часть и некоторые пригородные деревни. Приготовлением и продажей так называемого «капорского чая» занимались жители окрестностей Петербурга и Казани. Следы такого промысла полиция обнаружила в Одессе, Киеве, Шклове и некоторых других городах⁴⁸.

Одной из причин, породивших это прискорбное во многих отношениях явление, стало значительное удорожание чая в пореформенную эпоху, особенно после введения в 1880-х годах поистине драконовских таможенных пошлин, доходивших до 200 % его стоимости в России. В Петербурге, например, по сведениям за 1886 год, обыкновенный черный чай стоил от 1 руб. 20 коп. до 2 руб. 80 коп. за фунт, чай высших сортов («цветочный») — от 2 до 7 руб. за фунт. Для сравнения — тогда же на петербургских рынках средняя цена первосортной парной говядины при продаже в розницу составляла 16,4 коп. за фунт, селедка продавалась бабами-селедочницами («селедки, галандские селедки») по 3–4 коп. за штуку.

После узаконения 1895 года, разрешавшего розничную продажу чая только с казенной бандеролью (специальной наклейкой), его подделывателей, можно сказать, совершенно перевели. «Бандероль от 16 до 64 полосок в листе, при цене листа в 4 копейки, не может удорожить цены товара, так как при обандероливании мелкие купцы, наживавшиеся на фальсификации, были отстранены от чайного дела, то правильная торговля оказалась как бы гарантированной этой мерой, и она сконцентрировалась в руках крупных фирм, что удешевило развес, ибо при большом количестве развешиваемого чая на 1 пуд падает меньше накладных расходов на наем зданий, администрации и т. п., а это обстоятельство дало возможность, в общем, понизить цену товара, как это бывает при росте капиталистического строя в известной сфере торгово-промышленных отношений», — говорится в специальном исследовании чайной торговли⁴⁹. Производство в России развесного чая перешло в руки нескольких крупных фирм (А. С. Губкина — А. Г. Кузнецова, Высоцкого и К^о, К. С. Попова), которые сами боролись с фальсификациями, поскольку терпели от них колоссальные убытки.

Полный хаос царил и в пореформенной винной торговле. Свободная продажа водки распивочно при умелой постановке дела сулила громадные барыши. Кабаки с подачей горячительных напитков после реформы 1861 года открывали не только смекалистые крестьяне-кулаки, но и оборотистые помещики, причем последние нередко через подставных лиц. Об этом писал M. E. Салтыков-Щедрин («Благонамеренные речи»), а уж он-то хорошо знал, чем жила и дышала пореформенная деревня. На спаивании простого народа держалась и вся южнорусская хлебная торговля. Вот свидетельство очевидца.