Витторио-вампир

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Витторио, – сказала она. – Какое отношение ко мне имеют все эти священники и монахини? Я не сказала ни единого слова, чтобы оскорбить тебя, никогда не делала ничего подобного, но сейчас не стану молчать. Нечего стоять и проливать слезы над этими смертными, которых ты любил когда-то. Теперь мы вступили в брак, и никакой монашеский обет, никакое богослужение не сможет нас разлучить. Уйдем отсюда, а если ты захочешь показать мне при свете фонарей чудеса этого художника, приведи меня туда, приведи меня посмотреть на ангелов, о которых ты говоришь, – на тех, что нарисованы красками и маслом.

Меня отрезвила и поразила ее решительность. Я снова поцеловал ей руку, признав, что провинился перед ней. Потом прижал ее к сердцу.

Не представляю, как долго мы там простояли. Прошли мгновения. Я слышал звуки текущей воды и отдаленных шагов, но больше ничего существенного не происходило, ничего значительного в густой тьме переполненной горожанами Флоренции, с ее четырех– и пятиэтажными дворцами, с ее полуразрушенными башнями, с ее храмами и с тысячами тысяч спящих душ.

Меня ослепил какой-то свет. Он падал на меня яркими желтыми бороздами. Я увидел первую тонкую сверкающую нить. Светлая полоса прорезала фигуру Урсулы, и затем появилась другая, осветившая узкую улочку, скорее переулок, за нами, и я осознал, что фонари зажглись в мастерской Фра Филиппо.

Я обернулся именно в тот момент, когда с низким неприятным звуком изнутри отодвинули засовы. Шумное эхо отразилось от темных стен. Зарешеченные окна наверху оставались темными.

Внезапно двери отворились с мягким звуком, почти бесшумно хлопнули по стене, и я увидел бездонный прямоугольник внутреннего помещения, широкую, но неглубокую комнату, уставленную сверкающими холстами, сияющими великолепными красками в свете множества зажженных свечей, которых хватило бы и для епископской мессы.

У меня перехватило дыхание. Я крепко прижал Урсулу к себе, положил руку ей на затылок, чтобы обратить ее взгляд в нужном направлении.

– Вот там они оба – «Благовещения»! – прошептал я. Видишь ангелов, коленопреклоненных ангелов, вон там и вон там, ангелов, вставших на колени перед Девой?

– Я вижу их, – произнесла она с благоговением в голосе. – Ах, они еще более прелестны, чем я ожидала увидеть! – Она сжала мне руку. – Не плачь, Витторио. Твои слезы могут быть оправданы лишь великолепием этих полотен – только им.

– Ты так считаешь, Урсула? – спросил я. Глаза мои настолько затуманились слезами, что я едва смог увидеть плоские фигуры коленопреклоненных Рамиэля и Сетия.

Но пока я пытался прояснить зрение, равно как и собраться с мыслями и проглотить болезненный ком в горле, чтобы это чудо – чудо, которого я боялся больше всего на свете, но притом страстно желал увидеть, которого столь жаждал, – наконец свершилось!

На полотне они проявились одновременно, мои одетые в шелка белокурые ангелы с окруженными нимбами лицами, чтобы высвободиться из плотных переплетений ткани самого холста. Они обернулись, сначала взглянули на меня, а затем стали перемещаться, уже не плоские изображения, но объемные фигуры, и в конце концов вышли за пределы картины и ступили на каменный пол мастерской.

По изумленному вздоху Урсулы я догадался, что она видела те же четкие стадии их чудодейственных превращений. Ее рука невольно притронулась к губам.

На их лицах не было ни гнева, ни печали. Они просто внимательно вглядывались в меня, но в их глазах я прочел всю силу порицания, с которой когда-либо сталкивался.

– Накажите меня, – прошептал я. – Накажите меня, лишите зрения, чтобы мне никогда не пришлось увидеть снова вашу красоту.

Очень медленно Рамиэль отрицательно покачал головой. И Сетий также согласился с ним. Они стояли рядом, как всегда босые, их роскошные одеяния казались слишком легкими для движений в густом воздухе, и они по-прежнему не сводили с меня глаз.

– Тогда как же вы поступите? – спросил я. – Чего я заслужил от вас? Почему же я могу видеть вас и даже теперь способен сознавать ваше великолепие? – Я снова сотрясался от детских, неудержимых рыданий невзирая на то, что на меня пристально смотрела Урсула, на то, что она с молчаливой укоризной пыталась сотворить из меня взрослого мужчину.

Я просто не мог остановиться.

– Как мне быть теперь? Как смогу я видеться с вами?

– Ты всегда будешь нас видеть, – спокойно, равнодушно проговорил Рамиэль.

– Всякий раз, когда посмотришь на одно из его полотен, ты увидишь нас, – сказал Сетий, – или увидишь подобных нам.

Их слова не содержали ни малейшего намека на осуждение. В них звучала все те же прелестная чистота и доброжелательность, которой они всегда одаривали меня.

Но на этом видение еще не закончилось. Позади них постепенно проступали мрачные черты обоих моих собственных хранителей, этой внушительной пары, словно выточенной из слоновой кости и облаченной в унылые синие одежды.