Вьюга

За все годы учения Сердар ни разу не приезжал в село. Вначале он очень скучал и по бабушке, и по отцу, и даже по Мереду, но, обиженный тем, что, не желая отпускать его на учебу, родичи, как теленка в хлеву, заперли его в кибитке, он не хотел наведываться к ним, не являлся даже на каникулы.

Потом Сердар привык, и ему уже начало казаться, что гораздо полезней провести время в библиотеке — так много надо было прочитать, узнать, чем без толку шататься по селу.

Так или иначе дома он не был много лет и о том, что происходит, знал главным образом из газет. Он знал, что в деревне полным ходом идет культурное строительство. Открываются школы, библиотеки, клубы. Газеты и журналы, выходящие на родном языке, почти полностью распространяются в селе.

Получая все эти сведения, Сердар думал, что темнота и бескультурье исчезли, пропали бесследно, как исчезает бесследно впитавшаяся в песок вода.

Когда же, вернувшись в село, Сердар стал внимательно вглядываться в происходящее, он понял, что с внедрением новой культуры все обстоит гораздо сложнее.

Неподалеку в поселке белуждей недавно отстроены были новые дома с полами, потолками, окнами… На праздники состоялось торжественное вселение. Но жить в новых домах белуджи не стали: они пустили в эти помещения скотину, а сами по-прежнему располагались в кибитках.

Дома им были предоставлены бесплатно, а ведь пройдет время, и совсем немного его пройдет, и дети этих людей будут тратить большие деньги на строительство таких домов. А пока…

Комсомольцы разрушили мечеть, но старики и даже не очень старые люди начали молиться дома, молиться еще усерднее, причем число верующих отнюдь не уменьшилось. Сердару даже показалось, что, как говорится, огонь стал жарче, просто дыму меньше.

И понял он, что старый, веками формировавшийся уклад жизни не рухнет бессильно, уступив место новому укладу, что даже у древней, казалось бы, вот-вот готовой развалиться стены, обнаруживается подчас достаточно прочности, чтоб простоять еще полвека, хотя рухнуть она может в любой момент.

Такая вот, подточенная временем, готовая рухнуть стена таит в себе страшную опасность. Ее обязательно нужно разрушить, свалить, но делать это надо осторожно, умело, обдуманно, чтоб не было жертв при ее падении. Мало того, рушить ветхую стену нужно так, чтоб лучшие, целые и прочные ее кирпичи можно было заложить в фундамент нового здания.

Все это будет, все придет, все постепенно изменится. Но, может быть, не надо торопиться и с калымом, он сам изживет себя? Нет! Здесь никаких уступок! Нельзя ждать, пока люди сами разлюбят деньги, откажутся от легкой наживы. Калым ведет к преступлению. Бессир и Гандым уже встали на путь преступления — на путь клеветы и подлогов. Для того чтобы получить калым, Пудак пойдет на все — он не остановится и перед кровавым злодейством. Мелевше в опасности! Мысль эта вдруг со всей беспощадной ясностью предстала перед Сердаром. Он резко остановился.

Надо сейчас же идти к Мелевше! Сейчас же! Он повернул, зашагал к ее дому. Достал письмо Гандыма, снова прочел его, уже не наспех, как читал в присутствии Бессир, а медленно, вчитываясь в каждое слово, впитывая в себя яд, которым напоены были эти подлые строки.

Сердар перечел письмо и понял, что не хочет, не может идти к Мелевше. Он весь вдруг обессилел, словно чистый источник любви, дающий ему великую силу стойкости, оказался запруженным грязью и илом.

Хорошо, если в этом письме все ложь. Все — от начала до конца. А если не все? Если хоть что-то, хоть малая часть того, на что намекает Гандым, было? Если он сейчас придет к Мелевше и протянет ей это письмо? Что она скажет? Что сделает? Какое у нее будет лицо? А вдруг?.. Вдруг ей нечего будет сказать, нечего возразить и она молча разрыдается? Нет! Глупость это. Подло так думать о Мелевше! Подло подозревать ее, все это клевета, злобная гнусная клевета!

С помощью логики Сердару удалось изгнать из сердца сомнение, убедить себя, что письмо Гандыма — интрига, ложь от начала до конца. И все-таки он не свернул к Мелевше, не нашел в себе сил пойти сейчас к ней.

Вскоре после того, как Бессир проводила озадаченного Гандыма, пришел Пудак. Как был, прямо в овчинном полушубке, свалился в угол. Лежал не шевелясь, подперев рукой голову. Если б не частые горестные вздохи, прямо окаменел человек. Что творилось в душе у Пудака, какие бури бушевали в его черном сердце, известно было лишь ему да аллаху…

Бессир придвинула к себе один из чайников, стоявших у огня, и, обернувшись к мужу, сказала:

— Пей давай! Перестоит, горький будет, как отрава!

Пудак не ответил, даже не шелохнулся. Но Бессир хорошо изучила мужа и безошибочно знала, когда и как надо с ним разговаривать. Сейчас было самое время растравлять его.