Вьюга

— Пускай клевета, пускай вымысел! Ничего я толком не знаю — греха брать на душу не хочу! Бессир наврала — ее грех, а только все равно: раз девушка опозорена, нам такая невестка не нужна! Пусть за ней денег дадут еще на один калым, я на нее и глядеть не стану! — старушка опять заплакала.

Положение осложнялось. Сердар прекрасно понимал, что ни брат, ни невестка не поддержат его, они будут на стороне бабушки. А если бабушка тут без него намудрит и откажется от сватовства, Мелевше может оскорбиться. И вообще дело может обернуться так, что Гандым, так много потрудившийся над организацией всех этих интриг, будет вознагражден за свое упорство — он подхватит Мелевше так же ловко, как лягушка хватает на лету комара. Ничего не оставалось, как изменить тон и резко поговорить с бабушкой:

— Значит, давай так решим: будешь ждать моего возвращения. Без меня…

— Нет! Нет! Нет! — закричала Аннабиби и начала бить кулаками по кошме.

— Бабушка, если ты будешь стучать кулаками по полу и кричать: «Нет!», а я буду стучать кулаками и твердить: «Да!», мы с тобой ни до чего не договоримся!

— Нечего нам договариваться! Ноги этой девушки не будет в нашем доме!

— Бабушка, ты поступаешь несправедливо. Ты берешь на себя великий грех, возводя напраслину на чистую, как цветок, девушку!

— Нет на мне никакого греха! Грех на том, кто сплетню пустил! Пускай она чище воды родниковой, не могу я принять ее в дом, раз она ославлена по всему селу! А ты глуп еще, не понимаешь, что самому потом маяться! Всю жизнь ходить будешь с опущенной головой!

Ясно было, что бабушку не переубедить. Виновна Мелевше или не виновна — это для нее дело десятое. Главное — о ней идут сомнительные слухи, толки, такая девушка в невестки не годится.

Когда он говорил с Мелевше о том, что они должны быть готовы к схватке с разбойниками, подстерегающими караван их счастья, он никак не мог предполагать, что одним из самых сильных его противников неожиданно окажется любимая его бабушка Аннабиби, готовая вырвать из груди свое сердце и отдать ему.

Что ж получается? Выходит, ему вообще не на кого опереться. Председатель Акым-ага с виду вроде бы и не против, а кто знает, что у него на душе?

Как он себя поведет, неизвестно. Вот на старого Горбуша-ага можно положиться; хоть и неграмотный он человек, а новой жизни предан всем сердцем и справедлив, честен — да болен старик, лежит дома, нельзя его сейчас беспокоить.

Сердар долго сидел, погруженный в раздумья, не зная, на что решиться. Наконец прибежал мальчишка.

— Сердар! Тебя ждут — ехать пора.

Сердар тяжело вздохнул и поднялся.

— Ну вот что, бабушка. Я уезжаю. Пока не вернусь из пустыни, к Дурджахан ни ногой! Если ты объявишь, что мы отказываемся от сватовства, если ты сгубишь мое счастье, ты никогда меня больше не увидишь. А умрешь — не приду на поминки!

Ничего больше не добавив, не взглянув на плачущую бабушку, Сердар быстро вышел из кибитки.

Глава тринадцатая

Одним из самых опытных и умелых чабанов в округе, Перман-ага в поисках тучных пастбищ нередко угонял отару далеко от стана. Так случилось и в тот день, когда поднялась метель. Перман-ага как раз отогнал отару на равнину довольно далеко от песков.

Как только небо нахмурилось и началась поземка, Перман-ага тотчас повернул отару к пескам — среди барханов можно хоть как-то укрыть овец.

А метель между тем набирала силу. Все крупнее лепились снежные хлопья, все яростнее завывал ветер, сотнями холодных игл впиваясь в овечьи морды. Когда встречный ветер достигал такой силы, не спасала даже густая шерсть. Замедляя ход, овцы начали жаться друг к другу.

Приближалось самое страшное — Перман-ага старался не думать об этом, хотя и понимал, что это неизбежно: не выдержав встречного ветра, отара повернет и тронется по ветру. Овцы сразу же пойдут ходко, чуть не бегом, и вскоре более слабые начнут отставать и одна за другой падать, чтобы больше уже не подняться.

Отара повернула и двинулась по ветру. Теперь чабану оставалось одно — идти или бежать за отарой, куда бы она ни шла, даже если перейдет границу. Попытки повернуть ее бессмысленны — опытный чабан не станет и пытаться, этим можно добиться лишь одного — раздвоить отару, а тогда половину овец придется бросать на произвол судьбы, чтоб спасти хотя бы остальных.

«Святой Муса, покровитель овец! Приди на помощь! Помоги уберечь отару!» Перман-ага сбросил сшитую из кошмы бурку, положил ее на ишака и в одном халате, по колено проваливаясь в снег, бросился догонять овец. Мерзнуть можно, а вот потеть — нет; вспотел, ослаб — все, упадешь, заметет снегом, и не найдут.

Отара шла ходко. Обе собаки, скрытые от чабана метелью, трусили по бокам, Перман-ага, задыхаясь, ковылял сзади. Он не отставал ни на шаг. Он сам не понимал, откуда у него брались силы. Ему даже удалось слегка повернуть отару, с равнины загнать в пески. Но эти пески не могли спасти овец. Барханы стояли голые, здесь все было вырублено — саксаул и кустарник, из этих мест было всего удобнее возить в город дрова…