Вьюжной ночью

Потом он долго бродил по вечерним улицам поселка и стоял возле своего дома, прислушиваясь к свисту ветра и думая, думая… Хорошо думается, когда ходишь по безлюдным улицам, в поле, в лесу.

«А почему все же думается лучше, когда ходишь? Не все ли равно — ходишь или сидишь?»

Чем дальше, тем больше убеждался он в том, что был не прав: беспокойный характер, мальчишество Генриха принимал за неуживчивость и злобность. Споры по пустякам.

«…Если воля цепляется только за мелочи, только за нечто бессодержательное, то она превращается в упрямство». Кто сказал это? Кажется, Гегель. «Чем сильнее, тем смирнее; чем умнее, тем скромнее». А кто это сказал?»

Ну, по-мальчишески петушится, ну, ершится, горд, конечно, как многие из нынешних молодых, непреклонен. Это от молодости. Пройдет. Есть такой грех. И что? На периферии, в глуши все проще. Надо бы не так с ним… не теми словами, не тем тоном. Да и вообще все бы надо не так… Почему он начал понимать это только сейчас? Сейчас?! Что-то понимал и раньше. «Что-то»… «Количество перешло в качество? Бог ты мой, нельзя же в каждую мелочь подпускать философию. Как любим мы различными мудрыми изречениями оправдывать свои просчеты. Ведь должно же было это произойти когда-то, не могло не произойти, — всему бывает конец».

Статью напечатают в завтрашнем номере газеты. «Материал обработали, все факты использовали», — сказал ему еще позавчера по телефону сотрудник редакции. А Николай Николаевич знал, как в редакции «обрабатывают»: так порой подадут, что хоть в тюрьму сади… Он трижды пытался позвонить в редакцию и снять статью или убрать фразы об Антушеве, но связь была прервана, где-то в тайге порвало провода, что часто случалось в этих местах в непогоду.

Почему он не подумал об этом раньше? А когда раньше? Вчера, например. Сегодня утром надо было уехать в райцентр, а оттуда на самолете в область. Хо, на самолете!.. Отсюда летают только маленькие самолеты. Да и едва ли летают в такую пакостную погоду. Кроме того, билет надо заказывать за сутки, за двое, там всего мест десять — двенадцать. И один рейс в день. Костяев говорил, что дорогу в райцентр завалило снегом — ни пройти, ни проехать.

Еще позвонить.

В трубке послышался равнодушный голос телефонистки: «Связь с городом нарушена».

Э, черт! Он успокаивал себя, что, возможно, восстановится связь и что вообще ничего особенного не произошло, — обыкновенная критика; ну, может быть, не совсем объективная, но все же критика недостатков, а критику надо уважать. Утешал, бодрил себя, но в душе оставалось что-то тревожное, тягостное, и в голову назойливо, неврастенично лезла цицероновская фраза: человеку свойственно ошибаться, а глупцу — настаивать на своей ошибке.

Утром к нему вызвали врача. Он почти не спал в эту ночь, голова была тяжелая, как котел, и мутная, будто после угарной бани. Когда-то все для него было трын-трава. А теперь тягостные мысли, гнетущее настроение выводили его из строя. Собственно, он уже не думал ни о статье, ни об Антушеве, вспоминались все больше давние события, трудности и лишения, мучившие его в войну, — он был тогда взводным, трижды ранен, — послевоенные голодные дни, когда он, кроме старой шинелишки, ничего не имел, и теперь было обидно за себя, жаль своей молодости. Но ведь смешно жалеть сейчас. И еще более смешно не спать из-за этого. Видимо, были какие-то другие причины бессонницы, непонятные ему. И, возможно, много причин. «Количество перешло в качество». Опять!..

Конечно, можно бы не вызывать врача, но жена Варакина, напуганная собственной болезнью и свято верившая в силы медицины, позвонила в больницу. Врач обнаружил перебои в сердце и прописал Николаю Николаевичу постельный режим. Такое с Варакиным случалось и раньше.

Он лежал и ругал себя: «Слюнтяй! Нелепый человек». В голову почему-то без конца лезли одни и те же слова из забытой песни: «В краю, где пурга свистит, где ветер и снег, вдруг может на полпути устать человек».

«Устать человек…» Уж скорей бы пенсия. Тогда он уединится… Уединится!.. Не будет ли в этом проявление гордыни? И ложной скромности?..

Он вздрогнул, услышав свою фамилию по радио.

— …в которой автор вскрывает причины серьезных недостатков в работе этого предприятия.

Ему показалось, что в комнате стало холодно и откуда-то дует.

Следуя примеру жителей поселка, Варакины днем не закрывались на замок — входи, кто хочет. Дверь открылась. Николай Николаевич подумал, что пришла жена. Но это, к его удивлению, был Антушев.

Торопливо раздеваясь и тяжело дыша, Генрих спросил:

— Что с вами, Николай Николаевич? Говорят, вы заболели.

«А он, несомненно, лучше, чем кажется поначалу, — подумал Антушев. — Ничего, мы с ним поладим».

— Мы передавали обзор областных газет, — сказал диктор, и из репродуктора полились мелодичные звуки рояля.

ТРОЕ В КУПЕ