Вьюжной ночью

— Домой еду. А ты как?

— Я же говорила, что поеду к бабушке. У меня здесь полно родни. Даже вон на сцене… дядя и дед.

Оказывается, он мало чего знал о Гуте. Мать у нее наполовину коми, наполовину ненка. Среди родичей по отцовской линии есть и русские и ханты.

— Вот какая я, интернациональная, — засмеялась она. — Отец дедушки, вон того, который на сцене сидит, был шаманом. То есть мой прадед.

Нет, сегодняшний вечер был все же особый вечер, когда Женя с каждой минутой удивлялся все более. Что бы ему, дураку, спросить у нее об этом еще в Тарасовке. Он спрашивал о знахарке и не спрашивал о шаманах.

Как много знала она о шаманах и с какой едкостью и усмешинкой рассказывала.

Не всякому известно, что в мире полным-полно сверхъестественных существ — духов, добрых, а чаще злых, и шаманы общаются со всеми ними, борясь со злыми и не церемонясь с добрыми. Духи имеют свои странности, они, к примеру, боятся железа, и потому шаманы увешивают себя железными безделушками, — все имеет свой смысл, свою причину. С помощью духов шаманы лечат решительно от всех болезней, могут предсказать, что ожидает человека в близком и далеком будущем, могут таежнику принести удачу в охоте за зверем, а врагу — неминуемое поражение.

Все громче, все более устрашающе бил бубен, все ожесточенней выкрикивал заклинания и исступленней плясал артист-шаман.

— Старик тяжело болеет, — сказала Гутя. — Значит, в него вселился злой дух и духа этого надо напугать, устрашить, иначе помрет человек. Разговаривать с духами и понять их можно только тогда, когда будешь шаманить по-настоящему и войдешь… Вот слово не подберу…

— В экстаз?

— Да-да! У них, у шаманов, даже галлюцинации появлялись порой. — Она невидимо усмехнулась: — Вам, городским, этих тонкостей не понять. Там, где машины, там духов нету. А в тайге духи есть, хотя шаманов давным-давно нету. Ты никогда не разговаривал с духами? Пошто ты такой?

Она опять начала валять дурака.

Гутя считала сущей ерундой то, что ее прадед был шаманом, эта экзотика в ее представлении выглядела скучной заурядностью. В голосе девушки не было акцента, но говорила она порою с каким-то нерусским нажимом и натугой, которые не сразу заметишь, если не будешь внимательно прислушиваться.

Она его сегодня еще раз удивила и обрадовала, сказав, что бубен, с которым плясал дядя, сделан этой зимой нарочно для концертов, а на чердаке у деда валяется какой-то старый всамделишный шаманий бубен.

Мы не будем рассказывать, как Женя уговаривал шофера «немножко подождать», как познакомился с Гутиным дядей, который оказался на редкость веселым человеком — колхозным шофером, и потом ходил с ним к деду, на чердак, откуда они извлекли старый-престарый, поломанный и грязный обруч довольно большого размера с клочком столь же грязной кожи, — жалкие остатки некогда могучего шаманьего инструмента. Но Женя был и этому несказанно рад.

Андрей Иванович ввел в комнатку краеведческого кружка, заставленную чучелами птиц и зверьков, металлическими изделиями, найденными школьниками при раскопках древнего татарского городка, находившегося под владычеством сибирского хана, и всевозможными макетами, так что и сесть толком негде было, высокого, уже полнеющего болезненной старческой полнотой человека и сказал, что это доктор исторических наук Тищенко из Ленинграда. Женя удивился: он представлял себе ученых строгими, тощими (иссохли за книгами), рассеянными (так пишут о них), а этот добродушный, усмешливый, чем-то смахивает на артиста.

Осмотрев комнатку, похожую на маленький краеведческий музей, расспросив, чем занимаются ребята, Тищенко долго рассказывал, как работает один из краеведческих кружков Ленинграда, сообщил, что сам он интересуется древними сибирскими поселениями, почему и приехал сюда, а затем вынул из толстого портфеля кипу тетрадей. Среди них Женя увидел и свою, с порванной обложкой, и почему-то вдруг вздрогнул. Он не был неряхой, порвал обложку случайно. Приехал домой с гриппом, писал торопливо, с больной головой, фразы получились такие скучные, такие книжные, что даже самому читать тошно. Кроме того, он все же обморозился… А на лбу стал образовываться нарыв. Женя воспользовался советом шофера — по нескольку раз в день подкуривал лоб; нарыв сошел, рассосался, к великому удивлению Жени, и он, вспомнив, в каком совхозе работает шофер, выслал ему справочник фельдшера с письмом, которое заканчивалось фразой: «Все сложнее, чем думаешь».

Тищенко говорил о сочинении того, другого, третьего… обо всех, только не о Женином. Его тетрадку он взял последней. Взял необычно — слегка потрясывая, и Женя понял: о нем хотят сказать больше, чем о других, а что — плохое или хорошее — еще не ясно.

— Сочинение Евгения Сараева.

Он положил тетрадку неторопливо, уверенно и придавил ее ладонью с растопыренными пальцами, и Женя почему-то понял: будет хвалить. Но это было не совсем так. Начало Тищенко не понравилось: «Много общих, порою малограмотных фраз. Нет ярких фактов о развитии здравоохранения области. Конец скомкан.

И все-таки это самое лучшее сочинение. Я читал его с большим удовольствием».