Читаем Вивальди полностью

Когда всё было готово к отъезду, неожиданно нагрянула беда — сильнейшие приступы астмы, сопровождаемые не унимающимся кашлем. Всякое желание работать пропало, нотная бумага на столике была чиста, перо несколько раз обмакивалось в чернильницу, но донести его до бумаги не было сил — мешал кашель. Сидя в глубоком кресле, он предавался мыслям о прошлом, перебирая запечатлённые в памяти картины своей жизни. Вот весёлый праздник на Бра-гора по случаю его рукоположения в сан священника, бесконечные беседы с отцом о музыке и театре, страхи матери за его здоровье, когда он поехал в Мантую, мешочек с луидорами, работа в Сант’Анджело.

«Сколько же опер мною написано? — задумался он. — Девяносто будет от „Оттона в деревне“ до „Фераспе“ и свыше двухсот концертов».

Вспомнилось, как мальчиком он залезал в церкви по крутой лестнице на хоры и часами слушал игру монаха-органиста. Это самое первое воспоминание детства.

Отпив из стакана воды с лимоном, он продолжал вспоминать, глядя в окно, за которым день постепенно угасал вместе с его воспоминаниями. Работа в Пьет а, поездки в Рим, Флоренцию. Мысли беспорядочно роились вне времени и пространства. А вот и Феррара. «Сколько денег пущено на ветер! А всё из-за Руффо. Ему не по душе была дружба рыжего священника с певицей Жиро. Чт обы там кардинал и иже с ним ни говорили о его Аннине, у неё прекрасный голос!»

На коленях он держал, перебирая страницы, альбом с рисунками. Вот старая литография моста Риальто. «Он виден из окна моей комнаты». Ему попался помятый путеводитель по Венеции, подаренный ко дню рождения ученицами из Пьет а. Он осторожно расправил страницы о край столика, но ничего уже разглядеть не мог. Комната погрузилась в темноту, и он впал в дрёму.

Наступила жара. С каждым днём он слабел и не мог принимать пищу. Приступы удушья изматывали вконец. Обеспокоенная фрау Агата позвала наконец врача. Тот прописал кровопускание и клизму. Настои, соли и териака, привезённые из Венеции, не помогали. Он превратился в собственную тень и без помощи квартирной хозяйки был не в силах встать с постели и дойти до кресла. Ему хотелось написать Анне. «Если бы она увидела, во что я превратился, — промолвил он про себя, — немедленно бы приехала с сестрой». Но до пера и чернильницы не смог дотянуться. Вивальди впал в прострацию. Возможно, он сознавал, что приближается великий момент прощания, и чувствовал дыхание смерти. Он с трудом дотянулся до молитвенника, единственного своего утешения. Но часами раскрытая страница оставалась неперевёрнутой.

В конце июля под вечер дышать было нечем, и он позвал фрау Агату. Она коснулась рукой его лба. Вивальди был в жару, но дрожал от озноба.

— Это зеленщица Кате, — пробормотал он еле-еле, — назвала меня рыжим священником… И вот рыжему священнику приходит конец… Слышите — струна оборвалась…

Приступ сильного кашля встряхнул его, и Антонио замолк — наступила тишина. Из руки выпал листок с нотами и пометкой: для скрипки соло и basso continue,а дальше: «Услышав зов судьбы своей, пастух от страха чуть живой». Это была страница из op. VIII.

Вызванный квартальный врач констатировал смерть «преподобного дона Антонио Вивальди от внутреннего воспаления». Из-за жары нельзя было медлить с похоронами. В тот же день, 28 июля 1741 года, в пятницу раздался одинокий удар колокола Бургеспиталь, кладбища для неимущих, возвестивший о похоронах бедного священника. Шесть могильщиков несли дощатый гроб, покрытый чёрным крепом, за которым следовали прелат со служками и фрау Агата Валерин. Кладбищенский счёт был скромен: 19 флоринов и 45 крейцеров.

Немногие тогда осознали, что умолк не голос, а целый хор голосов и море звуков, которые доносились из Венеции, завораживая Европу.

Месяц спустя сёстры Маргарита и Дзанетта получили извещение о кончине Антонио. В тот же день 26 августа к ним в дом явился судебный пристав, чтобы описать имущество дона Антонио Вивальди в счёт погашения его долгов.

В своих мемуарах литератор Градениго [38]напишет: «Дон Антонио Вивальди, блистательный скрипач и известный композитор, прозванный рыжим священником, заработал своим трудом пятьдесят тысяч дукатов, но не сумел ими с толком распорядиться и умер в нищете».

<p>ИЛЛЮСТРАЦИИ</p>Церковь Сан-Джованни ин БрагораАкт о крещении Антонио ВивальдиЦерковь Святых Иоанна и Павла и школа Сан-Марко. Картина Каналетто. 1725Арканджело Корелли (1653–1713)Церковь Сан-Джеминьяно на площади Сан-МаркоФлейтист. Гравюра Филиппа Бонанни. 1722Музыкант с контрабасом. Гравюра Филиппа Бонанни. 1722Клавесинистка. Гравюра Филиппа Бонанни. 1722Мастерская смычковых инструментовФасад театра Сант'Анджело. Гравюра А. КуадриВоспитанница одного из приютов. Гравюра Винченцо Коронелли. 1707Вид на набережную Скьявони и богоугодное заведение Пьет аТитульный лист ор. I с посвящением графу Аннибале Гамбаре. 1728Кодега, освещающий путь зрителям после спектакля
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии