Вивальди

Антонио, не теряя времени в пути, раскрыл перед собой партитуру, но после Падуи по примеру отца задремал. На закате добрались до Виченцы, где вскоре устроились в гостинице неподалёку от собора. Несмотря на поздний час, Антонио не терпелось повидать театр, ключи от которого, как пояснил ему хозяин гостиницы, были в соседней лавке у бакалейщика. Тот оказался приветливым толстяком, страстным поклонником оперы, знавшим всю подноготную театра с его взлётами и падениями. Он рассказал, что своим именем «Гардзерие» театр обязан богатому цеху чесальщиков шерсти, чьи склады находились рядом. Когда однажды там начался пожар, пламя тут же перекинулось и на театр, спалив его дотла. Но вскоре здание было заново отстроено на деньги тех же шерстечесальщиков.

Театр оказался небольшим и очень уютным. Четыре яруса лож опирались на резные позолоченные колонны. Над каждой ложей красовался декоративный щит с фамильным гербом её владельца в обрамлении экзотических фигур птиц и животных. Среди владельцев лож были местные патриции Ангран, Репета, Феррамоза и другие состоятельные горожане. Словоохотливый бакалейщик поведал Вивальди, что дела в театре давно идут из рук вон плохо, так что приходится пропускать целый сезон из-за отсутствия средств, а недавно театр закрылся, так как возникла угроза эпидемии чумы.

— Говорят, что чума ещё не утихла, — шёпотом сказал бакалейщик, озираясь вокруг.

Действительно, на окраине города многие здания были превращены в лазареты. К весне опасность вспышки эпидемии, к счастью, миновала, но напряжение в городе сохранялось. Чтобы снять его, муниципальные власти решили открыть новый сезон в дни карнавала оперой Поллароло «Безумство влюблённых» в театре Делле Грацие, а на открытие традиционной майской ярмарки, на которую съезжаются купцы из соседних областей, намечена также премьера оперы Вивальди. В последнее время вокруг имени композитора велось много разговоров и на него возлагались большие надежды.

Для своего дебюта на оперной сцене Вивальди с радостью ухватился за предложение из Виченцы. В случае провала вряд ли о нём станет известно многим, тем более что речь шла о второстепенном театре, да к тому же не венецианском. Но коль взялся за гуж, не говори… И всё же риск был велик, поскольку он впервые выступает и как автор оперы, и как импресарио, для чего ему и понадобилось присутствие более сведущего в таких делах отца. Зато с певцами, можно сказать, повезло. В эти дни в Виченце оказался Джузеппе Росси, обладатель редкого сопрано, а в качестве второго сопрано выбор пал на молодого аббата Бортоло Бертоли, получившего известность виртуозными выступлениями в Фаэнце. Партия контральто поручена Пьетро Веронезе по прозвищу Пьерино, а на роль Клеониллы выбрана Мария Джусти, выступающая под именем Романины в театре наследного польского принца Александра. Партия Оттона досталась Диане Вико.

Итак, все главные роли были распределены. Но кому же посвятить партитуру? На сей раз отец и сын были единодушны в решении посвятить оперу знатному иностранцу Генриху лорду Герберту, сыну графа Пембрука Монтгомери, кавалера ордена Подвязки. Кроме того, Антонио пожелал поместить на титульном листе латинскую монограмму:

L.D.B.M.D.A., соответствующую начальным словам молитвы: «Восславим Господа и Пресвятую Деву Марию. Аминь!»

Времени на репетиции было в обрез. Но, к счастью, всё прошло гладко, за исключением небольшой неприятности, вызванной ссорой между певцами. Росси обиделся, что его ария оказалась несколько короче, чем у Бертоли. Такие ссоры и обиды нередки между избалованными и капризными солистами. Рассказывают, что знаменитый тенор Фатинелло, выступая в дуэте с одной примадонной, украдкой пощипывал её за заднее место, чтобы та пустила петуха. На споры с певцами ушло полдня, пока Вивальди не сократил пару стихов в либретто, и все успокоились.

В день премьеры театр, несмотря на небывалую жару в конце мая, был полон. Присутствовали видные представители местной аристократии и другие знатные жители Виченцы. Но многие ложи принадлежали высшему духовенству, пожелавшему поглядеть на композитора в сане священника, который, как гласила молва, давно уже не служит литургию. Джован Баттиста предпочёл остаться за кулисами, чтобы вблизи следить за происходящим на сцене. Он был крайне возбуждён и еле сдерживал себя, пока не увидел, как сын перед выходом в зал сделал последнюю понюшку табака rape'. Этот забористый табак хорошо прочищает бронхи, и Антонио к нему волей-неволей пристрастился. Как ни велико было напряжение и волнение перед премьерой, у него ни разу не было приступов астмы, да и погода стояла устойчивая — жаркая и сухая. Наконец рыжий священник занял место за дирижёрским пультом в оркестровой яме.