Вивараульчеги

- А где Попович? - ахнул Раульчег, отступая к двери, уж кого-кого, а Фидельчега он узнал бы под любым, даже самым неожиданным углом.

- Лунатики украли. – недобро сострил Фидельчег, поворачиваясь к Раульчегу передом, а к холодильнику задом. - Ты до чего, ковырять тя некому, женщину довел!

- А чо я такого сделал-то? - хорохорился Раульчег. - Ну, сели с мужиками, ну, выпили, с кем не бывает… Я офицер, в конце концов, или не офицер? – гордо закончил он, демонстрируя Фидельчегу юбилейную алюминиевую медаль "Двадцать лет советскому служебному собаководству", котрую самым наглым образом умыкнул из металлолома, собраного юными пионерами.

Но Фидельчег с такой постановкой вопроса был не согласен. Критически осмотрев зарвавшегося братца, он пришел к выводу, что Раульчег скорее выхухоль, чем офицер, и потому его следует вывернуть мехом наружу, чем он, Фидельчег, немедленно и займется.

- Не имеешь права! - тонко завыл Раульчег. - Нету таких законов, чтоб живого человека наизнанку выворачивать! – и, улучив момент, рысью метнулся в ванную.

А Фидельчег сказал, что Раульчег двоечник, ничему-то его в академии не выучили. Он же теперь на осадном положении, и Фидельчег его с большим удовольствием уморит голодом до полной капитуляции. И в подтверждение своих намерений громко зачавкал останкинской колбасой из космонавтского холодильника.

А Раульчег сказал, что патриа о муэрте! И даже стал царапать эту бессмертную фразу на на поповическом кафеле, чем только приблизил свой смертный час, ибо кафель в санузле был финский, дефицитный, и космонавт Попович вовсе не собирался жертвовать им во имя какой-то советско-кубинской дружбы.

Впрочем, дразнящий запах останкинской колбасы туманил раульские мысли почище иприта, поэтому, нацарапав первые две буквы, Раульчег утомился и стал готовиться к почетной сдаче.

Тут громко хлопнула входная дверь. Это вернулся космонавт Попович.

- Принес! - радостно доложил он, звякая в коридоре стеклотарой. - Оооотакая очередина! – и они с Фидельчегом прошлепали на кухню дегустировать ценное приобретение, а Раульчег сидел в ванной и страдал от мировой несправедливости.

- Нечестно! - вопил Раульчег. - Все товарищу Терешковой скажу! – и даже попытался высадить дверь плечом, но оказалось, что подлый Фидельчег загодя припер ее снаружи чем-то тяжелым. А в скором времени и воплей Раульских стало не слышно, потому что Фидельчег с Поповичем быстро дошли до той кондиции, когда принято петь про космические карты. С учетом того, что в детстве по фидельским ушам потопталось стадо муравьедов, это было ушераздирающее зрелище, и Раульчег, которого муравьеды миновали, чуть не помер в корчах.

- Фашисты! - всхлипывал он. - Хоть колбасы оставьте, сволочи! – но сволочи Раульчега игнорировали, потому что переключились на «Интернационал».

Наконец, космонавт Попович решил, что ему пора в душ. Он долго, пыхтя, убирал фидельские баррикады и, выломав в итоге дверь, обнаружил внутри злого и голодного Раульчега.

- О! Раульчег! - удивился космонавт Попович, глядя на Раульчега прозрачными глазами.- А где лунатики?

- Будут тебе лунатики. - свистящим шепотом пообещал Раульчег. - Щас вам всем такие лунатики будут, не обрадуетесь! - и побежал к телефону ябедничать, но аппарат уже был занят Фидельчегом, который репетировал в него решительное объяснение с товарищем Терешковой по поводу всего происходящего.

- Товарищ Терешкова! - мужественно говорил Фидельчег, сжимая трубку, как пролетариат - горло мировой буржуазии. - Валентина этосамое... как вас там... Владимировна! Вы определитесь, в конце концов, вы женщина или космонавт?

- Товарищ Кастро! - отвечали на том конце провода, это был диспетчер таксопарка. - Вы там тоже определитесь уже наконец, куда едем-то?

- А куда едем? - заволновался Фидельчег, поправляя воображаемые микрофоны. - Куда мы вообще катимся от светлых идеалов марксизма?

- Все на борьбу с пьянством и безобразием! - агитировал космонавт Попович, ёжась под неработающим душем, потому что воду, как это часто случается зимой, опять отключили. И они уже победили пьянство чуть менее, чем полностью, но тут подъехало такси, и Фидельчег ушел склонять водителя примкнуть к освободительному движению в странах третьего мира.

Поэтому Терешковой снова звонил Попович.

- Сокол, Сокол, я Звезда! - икая, докладывал Попович. - Видимость ноль, идем по приборам, привет лунатикам!

- Звезда ты, Паша, с ушами. - горько констатировала Валентина Владимировна и пошла заступать на вахту у подъезда.

Каково же было ее удивление, когда из прибывшего такси бодро выпрыгнул трезвый и, как следствие, злой Раульчег.

- Вот, пжалста. - саркастически прокомментировал он, выгружая из салона что-то большое и тяжелое и закутанное, вдобавок, в поповичеву шинель. - Символ кубинской революции, одна штука, состояние кошмарное! Получите и распишитесь.

А Фидельчег, это был он, сказал, что ни фига не кошмарное. Потом он стряхнул Раульчега в снег и относительно твердым шагом проследовал к товарищу Терешковой.