Виват Император!

Барак занялся сразу со всех сторон. Несколько мгновений люди, ошеломленные картиной столь спокойного уничтожения материальных ценностей, зачарованно смотрели на разгорающийся огонь, и вдруг изнутри барака послышался тоскливый вой, тут же перешедший в многоголосицу. В бараке были живые люди! Народ, когда до него это дошло, качнулся к бараку, но вокруг него редкой, однако страшной в своем безжалостном безмолвии цепью стояли черные фигуры в масках. Кто-то из местных запричитал, а мужик, первым вызвавшийся помочь приезжим, тронул за плечо одного из новых знакомых и спросил:

— Они чего, их живьем жгут?

В этот момент из раскрытых дверей барака наружу выскочила скрюченная, надсадно кашляющая фигура. Ей навстречу тут же шагнул один из черных — захват, удар, рывок, и прорвавшийся наружу вереща полетел обратно в огонь. Это зрелище для собравшихся на площади людей оказалось уже слишком жестоким. Бабы заголосили, а мужики принялись теребить прибывших:

— Это ваши? Вы че, остановите их! Это где же это видано — живых людей жечь?

Приезжие переглянулись, а потом тот, кто говорил о могиле, громко и спокойно произнес:

— Я не знаю, кто эти люди, но, по-моему, они делают то, что должно…

До того момента, пока в бараке все не затихло, еще шестеро пытались выскочить из него наружу, но все они полетели обратно в огонь.

Когда пламя спало, стоявшие цепью вокруг гигантского костра черные фигуры все как одна повернулись и легкой рысью двинулись к лесу. Через считанные минуты их следы исчезли, заметенные легкой поземкой, а обо всем произошедшем напоминали только догорающие остатки барака. Но к этому моменту народ, еще полчаса назад начавший заливать увиденный ужас и поминать усопшую, успел уже принять по шестой, поэтому исчезновение загадочных палачей как-то прошло мимо сознания большинства присутствующих. И никто знать не знал, что, кроме тех, что сгорели в третьем бараке, в течение следующей недели было заживо сожжено еще тридцать семь человек — семеро в Красноярске, пятеро в Челябинске, двенадцать в Москве, шесть в Очхой-Мартане, двое в Объединенных Арабских Эмиратах и пятеро в Нью-Йорке. Кто-то закончил свои дни на опушке леса, кто-то в собственном «БМВ», шестеро сгорели вместе со своими особняками, а пятеро захватили с собой в небытие крутую частную баню. Салман, Бакра и Хункер успели довольно много поведать тем, кто спрашивал, о том, как и куда доставлялось краденое золото и кто принимал в этом непосредственное участие. И это был первый кирпич в осознание людьми того твердокаменного факта, что нет более эффективного способа приблизить собственную кончину, чем посягнуть на жизнь терранца. Первый, но не последний…

Азлат сидел, привалившись плечом к стене, и смотрел в окно. Он не был в родных местах уже шесть лет. Как только ему исполнилось тринадцать, отец посоветовался с родственниками, и те, все вместе, решили, что взрослому парню оставаться в этих местах опасно. Если боевики не завлекут в отряд, так федералы отобьют почки или вообще упекут за решетку. Поэтому следующие четыре года, до самого поступления в университет, он прожил на Урале, помогая дальним родственникам отца торговать дарами Кавказа. Самый старший из родственников, троюродный брат отца, дядя Ахмад, оказался к тому же имамом местной приуральской диаспоры. И он на дух не переносил ваххабизм. Поэтому посланцев от «непримиримых» в их общине встречали не очень-то ласково, вследствие чего этим самым «непримиримым» пришлось для своих местных делишек легализовывать на Урале собственных людей. Когда, после пары громких дел, милиция прошлась по местной общине частой гребенкой (Азлат, которому к тому моменту уже исполнилось пятнадцать, даже отсидел шесть суток в местном КПЗ), то, разобравшись в ситуации, «старых» чеченцев она начала считать вполне благонадежными. В общем, жизнь вдали от отчего дома оказалась не столь уж и тяжкой. К тому же дядя Ахмад о племяннике заботился, устроил в местную школу, давал денег на одежду. А когда появилась возможность пристроить мальчика на учебу, не колеблясь заплатил, сколько сказали, и отправил парня в столицу.

Весь первый курс Азлат немного дичился сверстников. Русский язык он знал довольно слабо, тройки по математике и остальным предметам ему и вовсе ставили из жалости (ну еще бы, когда он начал ходить в школу, Чечня считала себя независимым государством, так что там не то что о русском языке, а и вообще ни о какой учебе особенно не думали, кроме изучения Корана, конечно), а о таких играх, как волейбол, регби или шахматы, вообще знал только понаслышке. Если бы не куратор, Азлат, пожалуй, сбежал бы после первого семестра…

На каникулы он уехал к дяде Ахмаду, поскольку дома появляться все равно было опасно. Тот долго расспрашивал его об учебе, хмурился, качал головой, потом поднялся и куда-то ушел. Вернулся он поздно, ругаясь себе под нос. Когда он немного успокоился, Азлату удалось выяснить, что дяде Ахмаду не очень понравилось то, чему и как его учат в этом новом университете.