Читаем Виват, Королева! (СИ) полностью

Виват, Королева! (СИ)

— А вот и наш жалкий адвокатишка пожаловал. Посмотри папа, как перед хозяином выслуживается его верный пес. Трусливое ничтожество, которое сбежало сразу, как только почувствовал, что все пошло не по плану. Следил и вынюхивал, а потом бежал и докладывал, позорная крыса…

— Потому что ты мешала мне, — неожиданно заорал Жломский и выстрелил, сам напугавшись, — Ты всем мешала. Ты запудрила всем мозги, дура…

— Отдай мне пистолет, Виталик, — попросил Гордеев, пытаясь подойти к нему ближе, — Ты, кажется, не принимал сегодня таблетки?

— Николай Иванович, все будет хорошо, я вам обещаю, я не позволю никому вас обидеть, Николай Иванович, — Жломский вытер выступивший на лбу пот свободной рукой, не сводя с меня глаз.

— Так ты все-таки больной, а я знала, ну вернее догадывалась и попала в точку. Ты псих, не зря Зимин на тебя гнал.

— Виталик, отдай пистолет, — снова повторил Гордеев, наконец, сжимая его руку своей, — Вера не провоцируй его. Он сейчас не в себе.

Мне уже было все равно.

Мысленно вспомнила все советы Витьки, когда он учил меня стрелять.

«Целься на вдохе — стреляй на выдохе».

Я сняла пистолет с предохранителя, вдыхая побольше воздуха… Когда за спиной скрипнула дверь, я нажала на курок.

Жломский завизжал, как последняя баба, с широко распахнутыми глазами наблюдая, как Гордеев оседает на холодную крышу, а потом начал стрелять, не особо заботясь, куда попадет.

Я смотрела отцу в глаза, пока под ним не начала расползаться лужа, чувствуя, как начинает накрапывать дождь.

Все-таки осень.

Внутренности обожгло огнем, и я прикрыла живот ладонью, которая тут же стала влажная. Разорвала контакт с отцом, наблюдая, как рядом с ним, уже на коленях, хватаясь за его руку, корчится Жломский, упавший от встречного выстрела на колени.

Не видела, кто стал моим Ангелом-Хранителем, но он явно мне помог.

Мое красиво пальто, цвета верблюжьей шерсти стало грязным. Оно намокло, дождь, и кровь неприятными пятнами пачкали его…

А потом у меня закружилась голова. Мне стало так больно и тяжело стоять, что пришлось опуститься на землю.

Витька, вытирая намокшее от дождя лицо, опустился рядом со мной, подтаскивая к себе.

— Все? — спросила я, выпуская из рук пистолет и нащупывая в кармане голубку.

— Еще нет, Рыжая, еще нет…

Дождь так упрямо лил, что мне стало холодно. А потом вспомнила сон, про рыжую кошку на руках хозяина, которая ушла, когда начался дождь.

Помните?

Значило ли это, что я уходила сейчас?

Не знаю, но я уже с трудом воспринимала происходящее, то ли забываясь, то ли заходясь в панике. Но отчетливо помню, как пришел Артем. Он оттолкнул от меня Ковалева, хватая меня за намокшее пальто, за плечи и прижимая к себе.

И вроде бы паника вокруг, люди какие-то, которых я уже не узнавала или мне не хотелось узнавать. Усталость страшная. Мне даже разговаривать не хотелось, хотя я видела, как Артем, что-то упрямо продолжает мне говорить.

А мне так больно, когда он меня трясет, открываю рот, чтобы попросить его перестать — и не могу.

Поднимаю глаза на небо, все такое темное, мрачное, нет бы, радуга выглянула…

— Рита? — выдавливаю я, сжимая ослабевшими пальцами его широкую, горячую ладонь. Сейчас отчетливо различаю, какой он все-таки большой, нависает надо мной, сильный, все время пытался меня защитить, уберечь. Как сейчас я его.

— Она дома.

— Хорошо, — я протягиваю ему голубку. Она уже не такая красивая, больше не белая, кроваво-красная, поднимаю ее выше уровня своего лица, а сама смотрю на Артема, в его глаза, как будто прямо в душу.

Знаю, что Гордеев не единственный, кто хотел бы сдвинуть Исаева с его «трона», но, во всяком случае, сейчас он может взять небольшую передышку, которую я ему обеспечила.

Убив отца, я ничего не почувствовала, даже обещанного презрения. Ну, если только облегчение.

Я выдохнула, чувствуя, как Артем сжимает мою руку, вместе с голубкой, клянется, что все будет хорошо. И я верю ему, хотя мне уже все равно.

Когда ты делаешь то, к чему так долго готовишься, не физически — морально, то потом становится так легко. Невыносимо.

И мне даже хочется улыбнуться. Не могу.

Потому что проклятый дождь… Даже глаза не могу открыть, поэтому закрою их, что я там не видела в конце концов.

Любить можно и с закрытыми глазами, как это привыкла делать я. И мне абсолютно неважно, кем он был, кто он есть и чем сейчас занимается — Артем слишком сильно во мне и я была готова на что угодно, лишь бы помочь ему или даже спасти.

Страшно ли было умирать?

Страшно. Когда есть что терять.

Так мне Витька говорил.