Виват, Новороссия!

В этом отряде было до полутора тысяч отборных янычар. Они камышами пробрались к Шпету и пошли вперед в момент самого разгара боя на Мачинских высотах. Но тут командиры янычар увидели фатально быстро приближающиеся три русских пехотных полка подкрепления и, раздумав атаковать, поспешили увести своих людей – опять-таки сквозь камыш – к судам. Но опоздали: Черниговский и Стародубецкий полки втоптали их в землю буквально в течение нескольких мгновений. Случайно уцелевших добили уже в лодках. До спасительных судов никто из янычар не добрался.

Одновременно с разгромом браиловского десанта началась – хотя никто подобного и не планировал, – просто логика боя, логика жизни – общая атака боевой неприятельской позиции при Мачине.

Корпуса князей Голицына и Волконского были построены в каре – в две линии. Кавалерия, как уже не раз сегодня, базировалась на левом фланге. Под барабаны линии двинулись вперед. Корпус Голицына направлялся на мачинские окопы, что составляли левый фланг турецкой позиции, и в молниеносной рукопашной овладел ими. 3-й корпус – князя Волконского – вступил на высоты левее, тем самым заняв неприятельский лагерь, располагавшийся в центре.

Толпы осман, перестав быть войском, сбились на краткое время за этим первым лагерем на дальних высотах, но тут на них вынеслась вся конница Кутузова, разметавшая в предшествующем движении своем всевозможные преграды, возводимые мужеством, доблестью и отчаянием противника.

И тогда началось паническое бегство: османы бежали, бросая во прах, грязь, ружья, пушки и амуницию. Добежав до второго своего лагеря, бывшего позади первого – у мачинского озера – турки задержались лишь на краткий миг – вдохнуть глоток свежего воздуха – и припустились вновь. Сталь русской кавалерии все время щекотала их между лопатками, и напрасно поэтому управлявший боем сераскир руменийский вали Мустафа-паша строгостью и лаской заклинал-приказывал своим подчиненным оказать достойное сопротивление противнику или достойно умереть – его никто не слушал и не слышал. Все бежало к Гиргову.

Навстречу разгромленному войску попался визирь с 20-тысячным отрядом, но и он, видя всеобщее устремление, почел за благо вернуться.

В этом сражении турки потеряли до четырех тысяч убитыми. У них было отнято 34 пушки. Русские потери составили 141 человек убитыми и около 300 ранеными. И это при том, что Репнину противостояло более чем 80-тысячное войско.

Мачин принес генерал-аншефу Репнину военный орден 1-го класса. Эхо этой победы было оглушительным – уже на следующий день в ставку русского командующего прибыли парламентеры. 31 июля прелиминарные артикулы были подписаны, но прибывший буквально на следующий день Потемкин почел их недостаточными – и подписание договора было отложено на некоторое время.

При праздновании мира с турками Репнин жезла фельдмаршала не получил, его лишь, вызвав из подмосковного имения Воронцова, где он жил по окончании войны, направили в Ригу – губернатором. Всему виной была его связь с Новиковым и мартинистами, к которым он также принадлежал.

Потом – как и в предыдущие годы – он губернаторствовал в разных краях и областях.

Восшествие на престол Павла, к которому он был всегда близок, наконец, сделало его фельдмаршалом. Фавор Репнина, однако, длился недолго, и в конце 1798 года он был уволен со службы.

Уйдя в отставку, престарелый фельдмаршал поселился в Москве, где жил, по выражению современника, «Цинциннатом». В Москве же он, прожив не у дел менее трех лет, умер от удара. На нем его род пресекался – его единственный сын умер в детстве…

Современники высоко ценили Репнина – и через месяц после его смерти 12 июля 1801 года новый император Александр I предписал, чтобы родной внук князя Репнина, князь Николай Волконский, принял его фамилию: «Да род князей Репниных, столь славно Отечеству послуживших, с кончиной последнего в оном не угаснет, но, обновясь, пребудет навсегда с именем и примером его»…

К этому времени Румянцева уже не было в войсках. Полное расхождение целей предшествующей кампании сделало невозможным продолжение его совместной деятельности с Потемкиным. Румянцев вынужден был снова уступить. В конце 1790 года он уехал на Украину. Подальше от противника, сделавшего его имя известное всем, поближе к тем местам, где некогда русские полки впервые громко заявили о себе всей Европе, разгромив доселе непобедимых шведов. Которые ныне, вспомнив снова о Полтаве, склонялись к миру с Россией.