Виват, Новороссия!

Цели же императором выдвигались вполне благие – от которых не отказался бы ни один из современных правителей – от ярых тоталитаристов до идеальных демократов: «Блаженство всех и каждого!» Здесь четко прослеживается влияние просвещенческой идеологии, ибо в предыдущие эпохи московские государи не были озабочены идеологическим обоснованием своего правления – цели царствования по большей части лежали на поверхности, и их реализация напрямую затрагивала большинство населения страны – будь то защита внешних рубежей или восстановление в очередной раз нарушенного захватчиками народного хозяйства.

Теперь же Павлу, как и некоторым его предшественникам и коллегам из иных стран и регионов, как и нынешним владыкам, потребовалось уже постулирование своих намерений. В этом веяние времени, которое способствовало, естественно, развитию социальной демагогии и закладыванию навыков манипулирования общественным сознанием. Хотя бы в самом зачаточном его состоянии, ибо пока – да и долгое время спустя – многими из властей предержащих общественное сознание воспринималось в весьма кургузом виде.

Так, друг наследника – т. е. сына Павла Александра – князь Адам Чарторыйский писал в своих записках: «Таким образом почва для заговора (против Павла I. – Ю.Л.) была давно подготовлена; в нем участвовали, так сказать все, кто чувством, кто желанием, кто страхом и убеждением». И почти тут же он конкретизирует, что «все», по его понятию, – это «все высшие классы, государственные деятели, генералы и офицеры, все, что составляет в России мыслящую и деятельную часть нации».

Народ, таким образом, из понятия «все» исключен, равно как и из мыслящей и деятельной части нации. То, что он выращивал в столичных оранжереях ананасы и открывал новые земли, не учитывается. Главный формально-логический принцип – отсутствие образовательного ценза. Что очень характерно для тех, кто глубоко воспринял комплекс идей Просвещения, отдававшего предпочтение сумме схоластических знаний и навыков перед природным умом, не затемненным догматическими шорами.

Что до заговора, то он зрел давно – буквально с первых месяцев правления Павла I, который, в свою очередь, воспринимал свое воцарение как заговор-переворот. Г. Державин вспоминал: «Тотчас все приняло иной вид, зашумели шарфы, ботфорты, тесаки и, будто по завоеванию города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом». Воцарение воспринималось новым монархом как контрпереворот по отношению к 1762 году, когда погиб отец и на престол вступила его мать.

Через пять лет Павел падет жертвой переворота своего старшего сына – Александра. Он будет низвергнут с трона и убит.

Сразу после этого переворота Петербург ожил – к вечеру того же дня было выпито все шампанское, веселый гомон и разнообразие моды на улицах. Это в столице, по стране же – тишина с нотой покорной печали: «Бог дал…» Последний военный переворот в России свершился. Отныне страна вступала в Эпоху иных переворотов, более трагических, более кровавых и более пагубных… Эпоха Павла, годы его правления, лишь самым краем коснутся Румянцева. Через несколько недель после воцарения нового императора всероссийского престарелого фельдмаршала не станет, но все же – сухие цифры тому порукой: он захватит всех правителей России XVIII века: от Петра до Павла включительно.

Последние годы жизни Румянцев безвыездно жил в селе Ташаки Переяславского уезда Полтавской губернии. Отсюда он продолжал управлять Малороссией, бессменным наместником которой он был 32 года. Здесь он читал книги, которые он называл «мои учителя», здесь удил рыбу и принимал гостей. При дворе он не появлялся вовсе.

Сюда же в село в 1794 году с началом боевых действий в Польше прибыло извещение о назначении его главнокомандующим армией. Но фельдмаршал был уже стар. Он не выезжал на театр военных действий, а отдал приказ корпусным начальникам присоединить свои войска к корпусу Суворова, как к старшему по чину и после этого принимать и исполнять приказы Суворова.

В Ташаках его застало известие о смерти Екатерины. Вступивший на престол Павел пожелал видеть Румянцева. Но было уже поздно. 25 ноября 1796 года Румянцев почувствовал себя плохо. В начале декабря самочувствие его немного улучшилось. «4-го числа декабря по полуночи в 7 часов, он пил кофе с сухарями, отправляя свои письменные дела, и был очень бодр и весел, а в 9 часов параличный удар отнял у него язык и всю правую сторону тела». Следующие двое суток он пробыл в беспамятстве. «Все старания врачей спасти сего высокого больного и исторгнуть его из челюстей смерти», по словам очевидца, ни к чему не привели. 8 декабря 1796 года в 8 часов 45 минут, как было сказано в заключении о болезни, Петр Александрович Румянцев-Задунайский умер «самым тихим образом».

Узнав о смерти Румянцева, Павел приказал три дня носить траур, сказав: «Румянцев во время царствования отца и матери моих прославился в России более, чем Тюренн во Франции».