Vive le basilic!

Теперь они не въезжали в деревню как не слишком желанные, но все-таки гости, а врывались как солдаты – к врагу. Три десятка легионеров и хасуты обошли Сен-Бабуин, чтобы никто не вздумал удирать; остальные, для острастки пристрелив пару затявкавших псов, двинулись прямиком к дому старейшины. Вид всадников, готовых в любую секунду начать стрельбу – и не факт, что по собакам, – привел гаррахов в смятение. Бежать никто не пытался: все забились по своим хижинам, даже вездесущие дети носа наружу не высовывали.

Старейшина и вся его компания – помощник, жрец, полдюжины сыновей, зятьев и племянников – были в сборе, причем штаны господина местного «мэра», если б он их носил, имели все шансы стать мокрыми. Капитан это заметил и налетел на струсившего пройдоху, как лев на антилопу. Былой снисходительной вежливости не осталось и в помине, Пайе не спрашивал – он обвинял: гаррахи врали, вводили в заблуждение, подделывали следы, то есть препятствовали действиям колониальных властей. И еще стреляли. По легионерам.

Тут старейшина дернулся и подал голос. Еще бы, стрелять по кокатрисам – это может кончиться плохо, очень плохо и для деревни, и для собственной коричневой шкуры. Мэр затараторил с таким надрывом, что Дюфур не разбирал даже знакомых слов; Кайфах, хасут-переводчик, и тот едва справлялся с хлынувшим на него ливнем жалоб и оправданий.

Какие выстрелы? Помилуйте! Ничего подобного никто из жителей деревни и в мыслях не держал. Они мирные люди, живут под защитой Легиона, ни с кем ни воюют, ну какая тут стрельба? Из чего?! Это все разбойники! Они хитры, коварны, им покровительствуют злые духи…

– Стой, – вцепился в последние слова капитан. – Откуда известно, что хитры и коварны? Что, приходилось дело иметь? Почему в прошлый раз об этом ни слова не сказал? Ну-ка, давай рассказывай все!

Кайфах не успел перевести, а старейшина уже прижал руки к груди и понес что-то о шайке, которую никто из живых не видел, но все знают – она есть, ее главарь – изверг, он не знает жалости ни к кому, ля-ля, ля-ля, ля-ля…

Поль слушал и закипал: ах ты ж тварь лживая! Люди чуть себе шеи не посворачивали, когда пытались перехватить этих мифических «аргатов», а им то тряпочку, то плевки из жвачки подсовывали… Как ослу морковку на палке. А они еще, как дураки, радовались, что следы ведут не в эти чертовы джунгли.

Пайе байки про страшного Тубана тоже надоели. Рыкнув на прощанье: «Всех под замок!», капитан выскочил из резиденции «мэра».

– Что-то не то, вот чую, и все! – бросил он неотвязному Полю. – Чтобы так всех запугать, надо столько натворить, что до нас бы не отдельные слухи докатились, а целый эпос.

– Он хоть как-то объясняет, почему про такого душегуба не вспоминали до последней весны?

– Раньше, дескать, шайка бесчинствовала у самого Хабаша, а это далеко. И они сами тут мало знают, но очень, очень боятся, ведь, если что, Легион не успеет, всех вырежут. Вот и молчали, надеялись, что господин капитан и его люди и так, по следам, найдут шайку и перебьют.

– Я правильно понял, что он ни в чем не признался?

– В том, что нам дурили голову здешние, нет.

– Куда сейчас?

– В миссию. Может, хоть от святого отца толк будет.

* * *

В маленьком очень чистом дворе было полно цветов и вьющихся растений. Тоже маленький и чистенький монах снял садовые перчатки и плетеную шляпу и приветливо улыбнулся. Он очень много знал о цветах и куда меньше о том, что творится за стенами его миссии. Выслушав про связавшихся со злыми духами разбойников, главарь которых то ли воскрес, то ли украл имя и силу мертвого злодея, миссионер скривился, но безобидность своих здешних подопечных подтвердил и то, что они очень, ну очень сильно напуганы, признал. Кем и чем? Разъяренными кокатрисами или чем-то другим? Любитель цветов пожевал губами и объяснил, что о возвращении отряда в деревне не говорили, но две недели назад приходила женщина и просила бога сильных людей перевести через мост Мертвых ее мужа-охотника, пропавшего в саванне вместе с двумя другими мужчинами. По словам женщины, вдовой ее сделал Тубан.

– Если она вообще вдова, – усомнился Дюфур. – Пропавшие могли идти впереди нас и развешивать на кустиках лоскутья.

– Могли, – согласился капитан. – Но теперь впереди нас никто не побежит.

Деревню обложили, как вражескую крепость, привлекли в помощь миссионера и принялись перетряхивать все и вся. Вечер, ночь и следующее утро были убиты впустую – ничего подозрительного раскопать не удалось, и никто из гаррахов ни сказал ничего, за что можно было зацепиться. Трясущиеся от ужаса туземцы как молитву повторяли одно и то же: пришел Тубан, пришла беда. Те, кто видел аргата, мертвы. Те, кто видел его людей, мертвы. Разбойники убивают всех. Почему? Потому что аргаты. Ходят через перевал Духов, духи убивают, и они тоже убивают…

Повторяли рыбаки, охотники, старики, дети – все, и все боялись, это бросалось в глаза.

– Странная история, – в конце концов засомневался и Поль. – Не могут же они сами верить в свое вранье, а они верят.