Глава 25. Арчи, «Разрушаю ваши границы», Хант
— Я не езжу на автомобилях. — Напомнила я Ханту, когда он привел меня на гостевую подземную парковку.
Те немногие из гостей, кто приехал за рулем, а также персонал, оставили машины под нашим особняком. Здесь, впрочем, были и машины нашей семьи. Наверняка, мои старые тачки тоже ржавеют где-то в конце этих рядов. Длинных рядов. Как будто автомобили было необходимо менять как, простите, белье. Мы и правда слишком богаты. Почему я поняла это лишь сейчас?
— А у меня нет автомобиля. — Отозвался Хант.
На парковке его голос звучал глубже, также сюда не доходили звуки музыки и веселья, царившего наверху. Очевидно, гости справились с шоком и во всю праздновали мой День рождения. О том, что меня на нем нет, они не заботились.
— Но ты же говорил… — Нахмурилась я, вспоминая, что в первую нашу встречу Хант действительно угрожал подвести меня на «припаркованной где-то машине».
— Я много чего говорил. — Туманно ответил Арчи.
Я лишь закатила глаза.
— Ну, конечно. Ты меня пугал?
— Скажем так: проверял границы дозволенного.
— Оу. Опыты. Круто. А ты не записывал результаты исследований в блокнотик? — Уточнила я, а затем вдохновенно накинула еще версию: — Нет, погоди, у тебя наверняка есть пробковая доска с красными нитками, которая содержит вырезки из статей и заметки, да?
— Нет, доски нет. — Ответил парень, не отрицая остального. Обалдеть.
И не смотря на все это я иду за ним, в кожаной куртке и ботильонах на низком ходу с тракторной подошвой. Сочетание вышло таким, что полиция моды уже выехала за мной. Еще бы: кружевное коктейльное платье с плотно обтягивающим лифом и романтично-пышной юбкой, и обилие кожи, а-ля «девушка байкера». Но, увы, это единственное, что нашлось в особняке. Все мои шмотки были перевезены в домашний гардероб.
Правда вот когда Арчи увидел меня в таком виде в комнате и одобрительно присвистнул… Так. Ладно. Проехали.
Мы остановились у…
— Арчи, почему ты смотришь на байк? — Спросила я, чувствуя, как в мозг пробираются догадки. Очень опасные и пугающие.
— Потому что это мой байк. И он красив, почему бы на него не смотреть? — Арчи любовно погладил двухколесную громадину. — Но если ты ревнуешь, я могу смотреть на тебя.
— Я не поеду на нем. И не мечтай.
Глубокий вдох сказал мне все, что Арчи думает о моем сопротивлении:
— Если мы будем спорить в каждой точке пути, то долго никуда не сдвинемся…
— О, никуда не сдвинемся! Это именно то, чего я хочу. Спасибо за понимание! — Нервно захихикала я, чувствуя, как меня пугает весь вид этого мотоцикла. Все железки, торчавшие наружу, напоминали мне внутренности, которые распотрошили и забыли прикрыть.
— Настало время взглянуть своим страхам в глаза, Вея. — Сказал он, тоном воспитателя, объясняющего ребенку, почему бить соседа по песочнице лопаткой — дурной тон.
— А отчего именно ты решаешь, когда настает час «ИКС» для перемен в моей жизни? Ты и так наворотил дел, знаешь ли. Хватит для одного человека.
— Во-первых, я только начал. А во-вторых, что-то из того, что я сделал, навредило тебе? Тебе стало хуже? Ты жалеешь о чем-то?
Я открыла рот, намереваясь высказать все, что «стало хуже», как он вскинул вверх указательный палец и помотал им перед моим носом слева-направо:
— А. А. А. Только не надо ставить старую пластинку про то, что я оказался твоим личным мистером Хайдом. Просто подумай, что из того, что мы сделали вместе, заставляет тебя не доверять мне? То, что ты съездила на материк? Или пошла на пляж и встретила друзей. Своего Александра хотя бы.
— В первый раз нас чуть не убила банда отморозков, а во второй я рыдала в часовне. — Заметила я, но, увидев помрачневшее выражение лица парня, почувствовала укол стыда и пошла на попятный: — И оба раза в итоге я была счастлива.
Мое признание заставило искру в глазах цвета виски снова зажечься. Ясно, я сама разжигаю огонь, на котором мне явно суждено погибнуть.
— Но мотоцикл — это слишком. Я… Ты не понимаешь, Арчи. У меня от одной мысли о поездке колени начинают трястись. И зубы. И меня всю трясет. Я даже когда слышу резкий звук шин на дороге готова заорать. — Чем больше я говорила, тем больше чувствовала истину своих страхов. Взгляд невольно притягивался к блестящему, черно-серебряному байку.