Вивекананда

В работах Вивекананды о карма-йоге немало интересных догадок о деятельной сущности человека. Так, он пишет о воплощении человеческих сил и способностей в «машинах, городах, кораблях» (8, 1, 28), равно как и возможности «извлечь» эти воплощенные силы лишь в результате деятельности (см. 8, 1, 28, 29). И Вивекананда резко выступает против того, что мешает, с его точки зрения, правильному осуществлению этой деятельности. Во-первых, против средневекового квиетистского идеала: «Бездеятельности следует избегать всеми средствами» (там же, 38). Во-вторых, против извращения соотношения между субъектом и объектом деятельности: «Мы оказываемся пойманы, хотя сами направляемся ловить. Мы собираемся управлять, а управляют нами. Мы собираемся справиться с работой, а работа справляется с нами (we are being worked)» (8, 2, 2). С этим извращением связано и господство над человеком продуктов его же собственной деятельности, в результате которого возникает недоумение: «Создает ли человек законы или законы создают человека? Создает ли человек деньги или деньги создают человека? Создает ли человек славу и положение в обществе или слава и положение в обществе создают человека?» (8, 5, 365). В множестве подобного рода мест у Вивекананды зафиксирована вполне реальная для современного ему общества ситуация отчуждения. Но объяснение этой ситуации в его трудах о карма-йоге дается преимущественно в рамках психологии: причина всего — сила авидьи (незнания). Соответственно и выход усматривается в изменении не столько окружающего мира, сколько самих себя: «У меня нет власти над внешним миром, на то, что во мне и ближе мне, мой собственный мир, — в моей власти» (8, 2, 7).

Однако это «внутреннее изменение» вполне может быть согласовано с достаточно консервативным подходом к действительности. Именно такой подход и был характерен для традиционно-схоластических трактовок карма-йоги: существует незыблемый космический и социальный порядок, и все дело в том, чтобы хорошо, «по правилам» сыграть свою часть партитуры в мировом оркестре…

«Свобода», о которой может идти речь в рамках такого подхода, в сущности весьма ограниченна, а представления об ее «абсолютности» иллюзорны. Это «свобода от» (страстей, желаний, сомнений и т. д.), но не «свобода для» — ведь она не связана с преобразованием природной и социальной действительности, с реализацией новых человеческих проектов в природе и обществе, с ликвидацией реально сложившихся и связанных с господством частной собственности ситуаций отчуждения (а не просто их психологических коррелятов).

Однако Вивекананда не был бы Вивеканандой, не был бы тем национальным символом и путеводной звездой для миллионов борющихся за лучшее будущее индийцев, если бы он остался в узких рамках указанного подхода. И он не остался в них. Сложным и порою причудливым путем мысль его, преодолевая традиционные схемы и шаблоны, переосмысливая традиционные понятия, движется к новым горизонтам. Не удовлетворяясь пропагандой «внутреннего преобразования» людей, он говорит о своем «страстном стремлении изменить существующее положение» в Индии (77, 110–111). Своеобразный «мостик», связь между этими двумя преобразованиями — внутренним и внешним — устанавливается в его системе с помощью новой интерпретации традиционного понятия мокши («освобождения»).

2. «Всеобщее освобождение» и идеал карма-йогина